Дай мне, Христе, целовать Твои ноги, дай мне лобызать Твои руки, руки, произведшие меня через слово, руки, без труда сотворившие все. Дай мне ненасытно насыщаться ими. Дай мне видеть лицо Твое, Слове, и неизреченной красотой наслаждаться, и созерцать Тебя и радоваться от Твоего видения, видения неизреченного и невидимого, видения страшного.
Однако дай мне поведать, если не сущность его, то хотя действия. Ибо выше природы и всякой сущности весь Ты, Сам Бог мой и Создатель.
Видится же нам отблеск Божественной славы Твоей, Свет простой и приятный, и Свет то скрывается, то соединяется весь, как мне кажется, со всеми нами—Твоими рабами, Свет духовно созерцаемый в отдалении, Свет внутри нас внезапно обретающийся, Свет подобный то воде текущей, то огню возжигающему - то сердце, которого он, конечно, коснется.
Им, Спасителю мой, как познал я, охвачена бедствующая и смиренная душа моя, воспламенена и горит...
Ибо огонь, получив горючее вещество, как не возгорится, как не истребит (его), как не причинит неизбежных страданий при возжжении?
(О нем) дай мне поведать, Спаситель!
Неизреченное видение необычайной красоты он представляет, и увеселяет меня, и пламя любви нестерпимое возжигает.
Как я снесу (его)? Или как поведаю об этом великом чуде, которое во мне блудном бывает?
Ибо я не могу выносить молчания, Боже мой, и пучиною забвения покрыть те дела, которые Ты сотворил и творишь ежедневно с теми, кто горячо Тебя всегда ищет, и в покаянии к Тебе прибегает.
Дабы я, подобно сокрывшему талант лукавому рабу, не был праведно осужден.
Но, открывая, я всем говорю об этом, и о Тебе и Твоем благоутробии чрез письмена передаю и повествую, о, Боже мой, последующим поколениям.
Дабы, познав великую Твою милость, какую Ты показал и показываешь на мне одном, прежде блудном и нечистом, гораздо более всех согрешившем, никто не сомневался, но напротив возлюбил бы (Тебя), не боясь, но радуясь приступил бы, не страшась, но тем с большим дерзновением, видя море Твоего человеколюбия.
Пусть притечет он, припадет и восплачет, и получит разрешение прегрешений, говоря в себе: воистину, если порочнейшего и вселукавого этого и совершенно заблудшего помиловал Создатель, более всех людей согрешившего, то не тем ли более Он и меня помилует, согрешившего некоторым образом простительно и не все заповеди преступившего?
Итак, чтобы знали множество зол моих, здесь, Слове, я хочу поведать не все, конечно, бесчисленные (грехи мои), ибо они превосходят (числом) звезды, превосходят капли дождя, песок моря и множество волнующихся волн, но то именно, что содержит книга совести, и что заключают хранилища памяти.
Иное же один только Ты веси.
Я был убийцею, послушайте все, дабы вы жалостно оплакали меня; а каким образом - (это) я опущу, избегая долготы речи.
Я был, увы мне, прелюбодеем в сердце, и содомлянином мыслью, и клятвопреступником произволением, употребителем божбы и любостяжателем, вором, лжецом, бесстыдником и похитителем, горе мне, досадителем, братоненавистником и большим завистником, сребролюбцем и наглецом и всякого другого порока делателем.
Ей, поверьте, я говорю это истинно, не притворно и не с лукавством.
Итак, кто, услышав это, не изумится и не подивится Твоему долготерпению, Человеколюбче, и от изумления не скажет: как земля, убежав, не расступилась, не вынося на хребте (своем) этого несчастного, и живым не свела его в ад?
Как не обрушился сверху ураган и не истребил этого преступника?
Как не ниспало одновременно небо и не погасли солнце и звезды над таковым презрителем?
О, долготерпение Твое, Спасителю!
О, благостыня и милосердие!
Ибо пoистине — сверх всякого прощения таковые деяния этого несчастнейшего, услышав о которых, всяк воскликнет: ужели (Божественная) правда попустила ему жить?
И как, будучи праведной, она допустила хотя бы одно существование его на земле живых?
Если же кто заподозрить, что, быть может, я ложь написал, то прости ему, как милостивый, ибо, не ведая долготерпения Твоего, Спасителю, и бездны человеколюбия Твоего, и услышав о непристойности дел моих, он справедливо вынес такое суждение, говоря: если (Божественная) правда безнаказанным оставила его, то нет, следовательно, суда.
Ты же, Боже мой, так как (после) будешь судить, то поэтому ныне весьма долготерпишь.
Ибо спасти всех, конечно, желаешь, ожидая покаяния нашего, которое - от дел, по снисхождению Твоему праведному.
Ибо праведному свойственно не поражать падающих, но скорее напротив, конечно, руку (помощи) им простирать, что делать Ты, благой мой Владыка, никогда не переставал и не престанешь.
Жизнь всех людей есть брань.
Мы же все люди—рабы Твои, Создатель; однако малые и великие, (все) имеем врагов непримиримых (в лице) князей тьмы.
Поэтому если Сам Ты не подашь (нам) скоро руку (помощи), но попустишь им укрепиться против нас, то где будет Твоя правда и человеколюбие?
Ибо (хотя) мы соделались рабами его (диавола) по своей воле и своему произволению, но Ты Сам, Боже мой, придя, искупил нас и принес к Отцу Твоему в дар, каковыми однако видеть враг нас не терпит, не вынося той зависти, какую питает.
Но, как лев, рыкает на нас, и ходя и скрежеща зубами, упорно ищет, кого бы поглотить.
Поэтому если Ты, Христе мой, тех, которые этим неукротимым зверем уязвлены и, приняв удары и раны, пребывают лежащими, не помилуешь, или лучше—не сжалишься, ожидая их выздоровления, но поразишь и совсем сокрушишь, совершенно умертвив таковых, то это, по моему мнению, - праведно, потому что не непроизвольно они пленяются, но добровольно предаются.
Однако коварный и злохитростный, неукротимый и изворотливый зверь этот, как бы друг, притворяется дружественным, ища всего меня схватить и уловить.
Показывая мне видимую жизнь, он лишает меня жизни духовной.
Окрадывая меня чувством в настоящем, он отнимает (у меня) и богатство будущего.
При внешнем (ведь) созерцании является одно, сокрыто же (в нем), Спасителю, другое.
Если же люди, и познав это, хитро и лицемерно притворяются, (что не знают), то чего не сделает (с ними) изобретатель зла?
Как не обольстит он их и в особенности юных?
Как не прельстит тех, которые незлобивы, совершенно неопытны и нелукавы, тот, кто по произволению - сатана и лукавый, и искусный изобретатель всякого лукавства?
Однако он решительно всех прельщает и уязвляет, и никто не избежал от его рук, или стрел, не отведав в них заключенного яда, и не ушел (от него) не уязвленным.
Все мы согрешили и лишены, Христе, Твоей неизреченной и божественной славы, и умоляем Тебя туне спасти (нас) и оправдать благодатью и милостью, которую Ты излил ныне на меня изобильно, о чем я не обленюсь говорить и писать.
Ибо как я, о Боже мой, могу покрыть молчанием то, что бывает ежечасно и совершается во мне несчастном?
Ибо поистине оно неизреченно, непостижимо и превосходит ум и слово.
И как я выскажу или как изъясню это?
Но, не вынося молчания, теперь же начну свою речь.
Ты—один Бог безначальный, несозданный, в Сыне и Духе—Троица Святая.
Ты—непостижим, неприступен, Создатель видимой и умопостигаемой твари, и Господь, и Владыка, Ты—превыше небес и всего, что на небе, Один—Творец неба и обладатель, Один носящий все Твоим повелением и волею одною все содержащий.
Тебя окружают тьмы Ангелов и тысячи тысяч Архангелов, Престолов, неисчислимых господств, Херувимов, Серафимов и многоочитых сил, начал и властей и многих других слуг и друзей.
Ты имеешь славу препрославленную, так что без страха воззреть на нее не посмеет никто из них, о Боже мой, не в состоянии будучи снести явления и светоблистания лица Твоего.
Ибо как создание возможет Создателя всецело узреть или всецело постигнуть? Никоим образом, полагаю, это невозможно.
Но поскольку изволит Творец, (постольку) Он является и видится тому, кому Он пожелает, и познается, и тварь Его познает, и Он видится, и она Его видит, насколько дано ей от Творца видеть.
Ибо если твари Тобою, Боже мой, произведены, то от Тебя они имеют и бытие и возможность видеть и служить Тебе - беспорочно.
Итак, Ты вверху пребываешь превыше всех начал, которые окружают Тебя, Бога моего.
Мы же внизу находимся в глубочайшем рве (которым я называю не видимый мир, но поистине тьму греха), рве порочности и омрачения, в яме - и рве ужасно глубоком, над которым солнце не восходило светить.
Ибо вне - этого видимого мира и мира будущего есть (только) ночь греха; и погружающихся в нее неразумно, она как ныне - содержит, так и по смерти также будет держать узниками во веки веков.
Из них я первым, о Христе мой, являюсь.
Объятый ею и в нее низведенный, в преисподней глубине ее находясь, я воззвал: помилуй меня, Ты, Который приобщился зол моих.
Ибо я познал, куда чрез них я низведен.
Оттого я и плакал, потоки слез из очей моих проливая усердно, и каялся от всего своего сердца, и взывал воздыханиями неизглаголанными.
И Ты с несказанной высоты услышал меня, лежавшего в преисподней глубине тьмы безграничной и беспредельной; и оставив окружающие Тебя силы, пройдя все видимое (пространство), нисшел туда, где был я лежавший.
Озарив меня тотчас, Ты прогнал тьму, и воздвигши божественным Твоим вдохновеньем, поставил меня на стопы Твоих повелений.
Очаровав меня красотою Твоею и любовью, Ты уязвил меня и совершенно всего изменил.
Увидев Твой лик, я убоялся, хотя он и показался мне милостивым и доступным.
Изумила же и поразила меня красота Твоя, о Троица Боже мой!
Ибо один образ трех в каждом, и три лица составляюсь едино—Бога моего, Который называется Духом и Богом всех.
Итак, когда Ты явился мне несчастнейшему, как мог я не дрогнуть и не спуститься еще ниже того, где был я, тьмою опять покрывшись, дабы сокрыться от Тебя, всем нестерпимого?
Но я сделал это из робости.
Ты же, Боже мой, напротив обнимал меня, напротив целовал и заключал в объятия - в лоно славы Твоей, Боже мой, и в края одежд Твоих, всего меня вводя и покрывая Твоим светом, и заставляя забыть (все) видимое и недавно одержавшие меня беды.
О глубина таинств и высота славы! О восхождение, обожение и богатство!
О несказанная светлость повествуемого!
Кто возможет постигнуть (это) из слов? Или уразуметь величие той славы?
Ибо если кто не видел того, чего око не видело, и не слышал того, чего ухо не слышало, и что на сердце человеческое не восходило, тот как поверит пишущему об этом?
А если бы и поверил, то как чрез (одно) слово может он увидеть то, чего око не видело?
Как посредством слуха вместить то, чего никогда не слыхало ухо людское, чтобы и уразумел он хорошо те вещи и мог обнять мыслью то, красота чего неизъяснима для видящих, и вид пребывает - безвидным, и что непостижимо для всех, кому видится?
Как, повторяю тебе, кто-либо, воображая это помыслом, не удалился бы далеко от истины, обольстившись воображением и фантазиями и ложные образы измышлений ума своего рисуя и видя?
Ибо как ад и тамошние муки всяк представляет так, как желает, но каковы они, никто решительно не знает; так, пойми меня, и блага оные, небесные, для всех непостижимы и незримы, только тем одним они ведомы и видимы, которым Бог откроет, по мере достоинства каждого: по мере веры, надежды и любви, и хранения заповедей Господних, или иначе—по мере нищеты духовной.
Эта мера—совершенная, не малая и не великая, которые Богу ненавистны, и в этом нет неправды, так как они совершенно неправые.
Ибо малой мере недостает праведности по нерадению или небрежению, и основательно и справедливо она является только негодной.
Та же мера, которая не мала, но велика, ведет к безумию того, кто ее имеет, вредя и всем другим, кто к ней тяготеет.
Правая мера есть мера смирения, чтобы, не отчаиваясь в себе совершенно, не считать никого в мире худшим себя в непристойных деяниях; и поэтому плакать всегда и рыдать и все видимое презирать.
Ибо это - признак той печали, которая—по Боге и бывает от души.
Если же кто прилепляется к чему-либо из видимого, тот не познал себя еще чувством, и не воспринял в сердце страха Суда Божия и вечного огня, и не стяжал совершенного смирения.
Поэтому-то он и лишается видения и дара тех благ, которых не видело никакое человеческое око.
Потщимся же все приобрести смирение - несказанную красоту наших душ, для которой нет имени, и (только) по опыту она ведома тем, кто стяжал её.
Кроток и смирен сердцем Христос; и тот, кто имеет Его обитателем, знает, что чрез Него он получил и смирение, лучше же, что смирение—это Сам Он.
Душа же, которая ищет человеческой славы, такового смирения совершенно не ведает.
Даже тот, кто имеет хотя некоторое самомнение, как может удержать в себе это смирение? Никоим образом, конечно...
Увы мне несчастнейшему! Тщеславному и горделивому, ни одной добродетели не стяжавшему и в бесчувствии проводящему все дни моей настоящей жизни.
Кто не восплачет обо мне и весьма не посетует? Так как, бежав мира и сущих в мире, я чувством не удалился от мира; облекшись в монашескую схиму, я, как мирянин, люблю (все) мирское: богатство и славу, удовольствия и утехи; на плечах крест Христов я ношу, поношение же креста понести вовсе не хочу и отрицаюсь, но связываюсь со славными, желая и сам быть с ними прославленным.
О злоключение! о бесчувствие!
Двойного осуждения я достоин...
Ибо много нагрешив в прежней жизни, я обещался как должно покаяться, но и ныне явился преступником неблагодарным за все те блага, которые получил я от Бога, и оказался нарушителем обетов и недостойным всякого человеколюбия.
Но, о Боже мой, единый всемилостивый! Скоро потщись и обрати меня снова к покаянию, слезам и плачу, дабы я омылся и, очистившись, увидел ясно воссиявшую во мне Твою славу, которую даруй мне ныне и во веки, непрестанно славословящему Тебя, Творца веков и Владыку. (8-й Божественный Гимн)
Скажи, откуда приходишь Ты и как входишь внутрь келии, отовсюду запертой? Ведь это- нечто необычайное, превышающее ум и слово. А то, что Ты весь внезапно внутри меня бываешь и светишь, будучи видим светообразным, как полная света луна,- это, Боже мой, изумляет меня и делает безгласным, Знаю, что Ты Тот, Кто пришел просветить сидящих во тьме (Лк. 1, 79), и ужасаюсь, и лишаюсь мыслей и речи, так как вижу необычайное чудо, превосходящее всякую тварь, всякую природу, всякое слово. Однако я поведаю ныне всем то, что Ты даруешь мне сказать.
О род людской! Цари и князья, богатые и бедные, монахи и миряне и все народы, послушайте ныне меня, намеренного говорить о величии человеколюбия Божия.
Я согрешил перед Ним, как никто другой в мире. Пусть не подумает кто-либо, что я говорю это по смирению. Ибо поистине я согрешил более всех людей, я совершил, говоря тебе кратко, всякое греховное и злое деяние. Однако Он призвал меня и тотчас, как я знаю, услышал.
Но к чему, полагал бы ты, Он призвал меня? К мирской ли славе, или к роскоши и упокоению? К богатству ли, или к дружбе князей, или к чему-либо из того, что мы видим здесь в жизни?
Прочь, клевета! Напротив, к покаянию, говорю я, Он призвал меня, и я тотчас последовал зовущему Владыке.
Итак, за бегущим и я бежал, за убегающим и я гнался, как за зайцем- собака.
Когда же Спаситель далеко ушел от меня и скрылся, я не предался отчаянию и, как потерявший Его, не обратился вспять, но сидя на том месте, где я находился, плакал и рыдал, призывая скрывшегося от меня Владыку.
Итак, когда я так бился и рыдал, Он, весьма приблизившись ко мне, стал для меня видим. Видя Его, я вскочил, стремясь ухватиться за Него. Но Он скоро убежал.
Я побежал быстрее и потому успел неоднократно уловить край одежды Его. Он немного остановился, чему я чрезвычайно обрадовался. И снова Он улетел, и я снова погнался.
Таким образом, хотя и ушел приходивший и скрылся явившийся, но я отнюдь не обратился вспять, не обленился и не ослабил бега, никоим образом не считая Его за обманщика или искусителя моего, но всеми силами своими и способностями стал искать Того, Кого уже не видел, осматривая пути и ограды, не явится ли Он мне где-либо.
Обливаясь слезами, я расспрашивал о Нем всех, некогда видевших Его.
Но кого это, предполагаешь ты, я говорю- расспрашивал? Думаешь ли, что я подразумеваю мудрецов и знатоков мира сего?
Конечно, нет, но- пророков, апостолов и отцов, поистине мудрых, стяжавших всю ту премудрость, которая есть Сам Христос- Божия Премудрость.
Итак, со слезами и великой скорбью сердца я упрашивал их сказать мне, где они некогда видели Его, или в каком месте, или как и каким образом.
Выслушав ответ их, я побежал изо всех сил, совершенно не спал, но принуждал себя самого, потому и увидел Желанного моего, но Он виделся мне недолго. Увидев Его, я быстро, как выше сказал, погнался.
Итак, когда он увидел, что я все вменил в ничто, и даже все, что в мире, с самим миром, говорю, и всех находящихся в мире людей от души искренне считаю как бы несуществующими и что через такое настроение я отделился от мира, то Весь всему мне дал увидеть Себя, Весь со всем Мною соединился- Тот, Кто пребывает вне мира.
Кто носит мир со всем находящимся в мире и рукою одною содержит видимое с невидимым. Итак, Он, послушайте, встретившись, нашел меня; откуда же и как Он пришел, я не знаю.
Ибо как мог я знать, откуда Он -здесь или откуда пришел Он, когда никто из людей никогда не видел Его, не познал, где Он находится, где пасет, где почивает?
Ибо Он совершенно не видится, совершенно не постигается, обитает же в неприступном свете и есть Свет триипостасный, неизреченным образом пребывающий в неограниченных пространствах -неограниченный Бог мой, один Отец, один также Сын с Божественным Духом, едино -три, и три- один Бог неизъяснимо. Ибо слово не в состоянии выразить неизъяснимое, ни ум- ясно постигнуть.
Ведь я едва ли могу изъяснить тебе хотя бы несколько то, что в нас есть, но ни я, ни кто-либо другой не сможет изъяснить тебе того, каким образом Бог- вне всего по Своей сущности, природе, силе и славе, и как Он везде во всем, в особенности же во святых обитает и вселяется в них разумно и существенно, будучи Сам совершенно пресуществен; как внутри человека содержится Тот, Кто всю тварь содержит; как Он сияет в сердце плотяном и грубом, как внутри его находится и вне всего пребывает, и Сам все наполняет-сияет и ночью и днем, и не видится.
Уразумеет ли все это, скажи мне, ум человеческий или сможет ли тебе высказать?
Конечно, нет. Ни Ангел, ни Архангел не изъяснил бы тебе этого, не будучи в состоянии изложить это словесно. Один только Дух Божий, как Божественный, знает это и ведает, будучи один соестествен, и сопрестолен, и собезначален Богу и Отцу.
Поэтому кого Он озарит и с кем взаимно сочетается обильно, тем все показывает неизреченным образом, делом, говорю тебе, все это показывает.
Ибо подобно тому, как слепой если прозреет, то видит, во-первых, свет, а затем во свете, дивно сказать, и всякую тварь, так и озаренный в душе Божественным Духом, лишь только причащается Света и делается светом, видит Свет Божий и Бога, конечно, Который показывает ему все, лучше же, что Он повелевает, что изволит и хочет.
Кого Он просвещает озарением, тем дает видеть то, что- в Божественном Свете; и просвещаемые видят то по мере любви и хранения заповедей и посвящаются в глубочайшие и сокровенные Божественные таинства.
Подобно тому как если бы кто, держа в руке своей светильник, или в предшествии другого, держащего светильник, вошел в темный дом и сам увидел то, что находится внутри дома, так и ясно озаренный лучами умного Солнца видит неведомое всем прочим и говорит о том,- не о всем, впрочем, но о том только, что может быть высказано речью.
Ибо кто когда-либо сможет изъяснить то, что находится там, каково оно, как велико и какого рода, когда оно непостижимо и невидимо для всех? Ибо кто уразумел вид безвидного, количество не имеющего количества и красоту непостижимого? Как измерит, как вообще сможет высказать это? Какими словами опишет образ того, что лишено образа?
Никак, конечно. Но это знают одни те, которые видят.
Поэтому поспешим не словами, но делами взыскать это, чтобы увидеть и научиться богатству Божественных таинств, которые дарует Владыка трудолюбиво взыскующим и явно стяжавшим забвение всего мира и тех вещей, которые в нем.
Ибо взыскавший их ото всей души как поистине не забудет всех здешних вещей и, стяжав ум, обнаженный от них и от всего внешнего, не окажется вскоре единым?
Единый Бог, видя его, сделавшимся ради Него единым и отрекшимся от мира и того, что в мире, Единый, найдя одного, соединяется с ним.
О страшное Домостроительство, о неизреченная благость!
Что следует потом, не спрашивай, не исследуй, не разыскивай.
Ибо если никто не может исчислить множество звезд, капли дождя или песок, да и прочих тварей, не может изречь или уразуметь величие и красоту, природу, положение и причины их, то как бы смог он изречь благоутробие Творца, являемое Им душам святым, с которыми Он соединяется?
Ибо через соединение с Собою Он совершенно обожает их.
Поэтому если кто хочет поведать тебе об обоженной душе, о ее нравах, природе, расположении, образе мыслей и обо всем, что ей свойственно, то это все равно что он- не знаю, какою речью- пытается представить тебе, что есть Бог.
Непозволительно же этого доискиваться тем, которые находятся в мире или живут по плоти: это воспринимается одной верой.
Им должно подражать житию всех святых слезами и покаянием, и строгостью жизни, и подвизаться в перенесении искушений, чтобы стать вне мира, чего мы выше коснулись, и обрести, как сказал я, все без исключения.
Найдя же, они ужаснутся и изумятся и обо мне, несчастнейшем, усердно помолятся, чтобы и я не лишился того, но получил бы то самое, что получить я желал и желаю, и этим желанием желание ослабляю и притупляю.
Я слышал некогда, что желание возжигает желание и огонь питает пламя; во мне же не так бывает, но я не могу сказать, каким образом превосходство Любви угашает любовь мою.
Ибо я не люблю, насколько хочу, и полагаю, что я отнюдь не стяжал любви к Богу.
Стремясь ненасытно любить, насколько хочу, дивное дело, я теряю даже и ту любовь к Богу, какую имел.
Подобно тому, как сребролюбец, обладающий сокровищем, думает, что совершенно ничего не имеет, потому что не все имеет, хотя он и обладает множеством золота, так, без сомнения, думаю, бывает в этом случае и со мною, несчастным.
Так как я не люблю, как хочу и насколько, конечно, хочу, то и думаю, что я нисколько даже не люблю.
Итак, любить, насколько мне хочется, есть любить превыше любви, и я понуждаю свою природу любить превыше естества.
Но слабая природа моя лишается даже и той силы, какую имела, и живая любовь дивным образом умирает.
Ибо тогда, напротив, она оживает во мне и расцветает.
А как она расцветает, я не нахожу примеров, чтобы изъяснить тебе.
Одно только скажу тебе, что всякий бессилен выразить это словами.
Тот, Кто есть Единый Бог и воистину податель таких благ, да даст всем, через покаяние взыскующим их, плачущим и рыдающим, и очищающимся, вкусить их, сделавшись еще здесь причастниками их с чувством, и отойти с ними, и в них упокоиться, и насладиться Вечной Жизнью, и через них оказаться общниками неизреченной славы во веки веков. Аминь. (22-й Божественный Гимн)
Как расскажу я, Владыко, о Твоих дивных и чудных (делах)?
Как поведаю словом о глубине судеб Твоих, которые Ты повседневно совершаешь на нас, рабах Твоих?
Как презираешь Ты бесчисленное множество грехов моих и не вменяешь, Владыко, злых деяний моих?
Но милуешь и питаешь меня, Спасителю мой, просвещаешь и покрываешь, как исполняющего все Твои заповеди?
И не только милуешь, но и более того, сподобляешь меня предстоять пред Твоей славой, силой и величием, и изрекая глаголы бессмертия, беседуешь со мной немощным и презренным и недостойным жизни?
Как просветляешь Ты оскверненную мою душу, соделывая ее чистым и Божественным светом?
Как делаешь светоносными мои жалкие руки, которые, греша, я осквернял греховными сквернами?
Как изменяешь руки мои блистанием Божества Своего, из нечистых претворяя их в святые?
Как очищаешь Ты, Христе, скверный язык мой, соделывая меня причастником вкушения плоти Твоей?
Как удостаиваешь и (Сам) меня видеть и мною быть видимым, и быть держимым руками моими, Ты – содержащий всю (вселенную), незримый для всех небесных чинов и неприступный даже для Моисея, первого во пророках?
Ибо увидеть лицо Твое не сподобился ни он, ни кто другой из людей, дабы не умереть.
Итак, каким образом Тебя непостижимого и единого неизреченного, Тебя для всякого невместимого и для всех неприступного и держать, и целовать, и видеть, и вкушать, и иметь в сердце своем, Христе, сподобляюсь я и остаюсь неопалимым, радуясь вместе и трепеща, и воспевая великое Твое, Христе, человеколюбие?
Итак, как (люди) слепые и плотские, неведущие Тебя, не чувствуя, лучше же показывая свою болезнь и помрачение и всех благ лишение, дерзают говорить: какая нужда человеку иметь священство, если он не приобретает чего-либо одного из трех: либо пищи телесной, либо дохода золота, либо (одной) из высоких и богатых епископских кафедр?
О помрачение! о ослепление! о крайнее безумие!
О большое несчастье! о великое неведение!
О земные и пустые, суетные слова!
О дерзость! о мудрование Иуды предателя!
Ибо как тот страшную Владычню вечерю и пречистое тело вменил в ничто, и даже лучшими счел немного сребреников; так и эти тленное нетленному и Божественному предпочитая, избирают душевное удавление.
Скажите мне, о суетные (люди), если то знаете: кто, стяжав Христа, станет более нуждаться в ином каком-либо благе настоящего века?
Кто, имея в сердце благодать Духа, не стяжал честную Троицу, в нем обитающую, просвещающую и Богом содевающую?
Кто, сделавшись Богом по благодати (Св.) Троицы и сподобившись высшей и первой славы, счел бы что-либо более славным (того), чтобы литургисать и видеть высочайшее Естество, все совершающее, неизреченное и неприступное для всех?
Или пожелал бы чего-либо более блестящего в жизни, в этой ли, помысли. кратковременной, или в иной, согласись со мной, не имеющей конца?
Если бы знал ты сокровенную глубину таинств, то не понудил бы меня говорить об этом или писать.
Ибо я трепещу и боюсь, начертывая (нечто) Божественное и (как тень) изображая письменами для всех неизреченное.
Если бы ты увидел Христа и получил Духа, и чрез Них обоих приведен был бы к Отцу, то знал бы, что говорю я и о чем повествую тебе, и что велико и страшно, и превыше всякой славы и блеска, начальства и власти, богатства и могущества и всякого царства – с чистой совестью сердца литургисать чистой и святой и непорочной Троице.
Не говори мне о безгрешности тела и о тех действиях и свидетельствах, глубины которых не разумеешь, но (послушай), что сказал Бог чрез Апостолов и чрез премудрого и огнеязычного Василия, и чрез простые свидетельства Златоустого Отца, и чрез Григория, хорошо богословствующего об этом; послушай и уверься, каковым должен быть литургисающий Богу, Творцу всех; и от твоего благоговения и добродетели ты подивишься и величию этого достоинства.
Не обольщайтесь, братья, и отнюдь не дерзайте прикоснуться или приступить к Неприступному естеством.
Ибо кто не отречется мира и того, что в мире, и не отвержется души своей и тела, и весь, всеми чувствами, не сделается мертвым, ни на что из приятного в мире сем не взирая с пристрастием, ничего совершенно не желая из вещей мира и не услаждаясь никакими речами человеческими, кто не сделается глухим и слепым для мирских дел и обычаев, действий и слов, хотя и видя то, что оку свойственно видеть, но не дозволяя ничему войти внутрь, в сердце, и запечатлеваться в нем чертам и образам этих предметов, равно и слушая то, что воспринимает слух человеческий, но пребывая как бы бездушным и бесчувственным камнем и не помня ни звуков, ни значения слов; тот не может таинственную и бескровную жертву приносить чисто по естеству чистому Богу.
Ибо если по истине на деле восчувствует это, то удалится от всего мира и того, что в мире, и познает и поверит мне (в том), о чем я снова хочу писать.
Всяк, (кто) перешел тот темный воздух, который Давид называет стеной (Пс. 17. 29 – 30) и Отцы наименовали морем житейским, и вступил в пристань, тот, придя в нее, находит всякое благо.
Ибо там рай, там древо жизни, там сладкий хлеб, там питие Божественное, там неисчерпаемое богатство дарований.
Там купина горит неопалимая, и сапоги на ногах моих разуваются тотчас.
Там расступается море, и я прохожу один и вижу в водах врагов потопляемых.
Там созерцаю я древо, в мое сердце ввергаемое, и все горькое (в нем) претворяется.
Там обрел я скалу, мед источающую, и оттоле душа моя не была скорби причастна.
Там нашел я Христа – Подателя этих (благ), и от всей души своей последовал за Ним.
Там ел я манну – хлеб ангельский, и не возжелал более ничего человеческого.
Там увидел я сухой жезл Ааронов процветающим, и подивился чудодействиям Божиим.
Там бесплодную душу свою я увидел плодоносящей, и как сухое дерево дает прекрасный плод.
Там нечистое и блудное сердце свое я узрел чистым, целомудренным и девственным, и слышал [в душе своей]: радуйся благодатная, ибо Бог с тобою и в тебе во веки!
Там услышал я [повеление]: омойся в купели слез, и сделав, уверовал и внезапно прозрел.
Там я погребся во гробе чрез совершенное смирение, и Христос, придя с безмерной милостью, отвалил оттуда тяжелый камень пороков моих и сказал: сюда гряди как бы из рва – от мира сего!
Там увидел я, как бесстрастно пострадал Бог мой и как, будучи бессмертным, Он сделался мертвым и воскрес от гроба, не рушив печатей.
Там увидел я будущую жизнь и нетление, которое Христос дарует взыскующим Его, и обрел царство небесное, внутри меня находящееся, которое есть Отец, Сын и Дух – Божество нераздельное в трех лицах.
Не предпочевшие Его всему миру, не счевшие славой, честью и богатством одного только поклонения, служения и предстояния (Ему) недостойны и этого чистого видения, и наслаждения, и радости, и всех благ, которых не приобщатся не стяжавшие покаяния, если не научатся и не вкусят, как сказали мы, всего (этого), и тщательно не совершат всего того, что сказано Богом моим.
И тогда едва кто [достоин] с великим страхом и благоговением, если бы Бог повелел, коснуться неприкасаемого.
Ибо не всем позволительно служить таким (вещам), но если (кто) примет всякую благодать Духа и от [утробы] матери чист будет от греха.
Помимо же повеления от Бога и Его избрания, удостоверяющего душу человека чрез Божественное озарение и возжигающего его желанием Божественной любви, неблагоразумно, думается мне, священнодействовать Божественные (вещи) и прикасаться к неприкасаемым и страшным Тайнам, которым подобает всякая слава, честь и поклонение, ныне и всегда, непрестанно во все веки. (38-й Божественный Гимн)
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ !
|