Ныне, о Владыко, среди живых я пребываю, как мертвый, и среди мертвых, как живой, я – несчастный более всех людей, на земле живущих, которых создал Ты, Боже мой.
Ведь быть мертвым среди живущих по Тебе свидетельствует, конечно, обо мне, что я хуже не получивших бытия.
Жить же неразумной и скотоподобной жизнью неведущих Бога подобно тому, как если бы жить среди мертвых.
В самом деле, как не подобно? и как не то же? Хотя мне и кажется, что я знаю Тебя и верую (в Тебя), и воспеваю и призываю Тебя.
Ибо (только) уста мои, Слове, говорят то, чему научен я, равно и гимны и молитвы я воспеваю те, которые давно уже написаны приявшими Духа Твоего Святого.
[Между тем] говоря это и думая, что я нечто великое сделал, я не чувствую и не понимаю того, что как дети, учась, [часто] не сознают силы речений; так и я, проводя время в молитвах, (чтении) псалмов и (составлении) гимнов, и воспевая Тебя, единого благоутробного (Владыку), не воспринимаю чувством Твоей славы и света.
И подобно тому как еретики, многому научившись, мнят, что познали и знают Тебя, мнят, несчастнейшие, что и видят Тебя, Боже мой; так и я, произнося много молитв и псалмопений одним языком своим, положим же, что и сердцем, на основании этого полагаю, что обладаю высшей степенью веры, думаю, что восринял всякое познание истины и ни в чем более не нуждаюсь; на основании того же я заключаю, что вижу Тебя, Свет мира – Спасителю, и говорю, что имею Тебя, и Ты сопребываешь со мною. Воображая, что приобщаюсь Твоей Божественной природы, я против себя же подыскиваю выдержки и речения.
(Так) отыскав из Писания, я привожу (следующее) свидетельство, говоря: Господь сказал, что ядущие Его плоть и пиющие Его кровь в Нем пребывают, равно и Он Сам, Владыка, в них обитает (Иоанн. 6, 56).
Итак, говоря это, я утверждаю, что в удержимом [виде] тела Неуловимый пребывает, как уловимый, и совершенно Невидимый, как видимый и держимый.
Но я несчастный не понимаю того, что [только] в тех, в которых Ты изволишь, в чувственном, держимом и видимом Ты, Создатель, пребываешь, как чувственный, держимый и видимый.
В нечистых же, каков я, или лучше (сказать) недостойных Ты, обоготворяя чувственное Твое тело и кровь и (делая его) совершенно недержимым и неуловимым, неизменно изменяешь его, вернее же – поистине претворяешь в духовное и невидимое, как некогда, дверем затворенным, Ты вошел и вышел (Иоан. 20, 19 – 26) и в [другой раз] сделался невидим на глазах учеников во время преломления хлеба (Лук. 24. 30 -31).
Так и ныне в [таинстве Евхаристии] хлеб Ты соделываешь телом Твоим духовным.
А я думаю, что, делаясь причастником Твоей плоти и приобщаясь Тебя, я [всегда] удерживаю Тебя, хотел ли бы Ты или не хотел, и воображаю, Христе мой, что бываю как бы святым, наследником Божиим и Твоим сонаследником и братом, и причастником вечной славы.
Итак, не ясно ли отсюда, что я являюсь совершенно бесчувственным и не понимаю, очевидно, того, о чем пою и воспеваю, что говорю и о чем всегда размышляю.
Ибо если бы вполне разумел, то знал бы, конечно, и то, что Ты, Боже мой, для того непреложно сделался человеком, чтобы, восприняв меня, всего обоготворить, а не для того, чтобы Ты, как человек, пребывал в тучной плоти, и чтобы, будучи, как Бог, по природе совершенно недержимым, нетленным и неуловимым, Ты держим был в тлении. Если бы я знал, что тело Твое Божественное неуловимо, и верил, что кровь Твоя святая для меня недостойного поистине является огнем неприступным; то я приобщался бы их со страхом и трепетом, очищая себя слезами и воздыханиями.
Но я сижу ныне во тьме, обольщенный неведением и будучи одержим, несчастный, совершенным бесчувствием.
Однако я прошу и умоляю Тебя, припадая (к Тебе) и ища Твоей милости: Воззри на меня, Всецарю мой, и ныне, как некогда, покажи благоутробие и сострадание Твое, яви непамятозлобие на мне – мытаре, или лучше – всеблудном, согрешившим пред Тобою сверх всякой природы разумных и бессловесных существ.
Ибо хотя и все беззакония соделал я в жизни, но Тебя Бога (Отца) исповедую Творцом всего, Тебя Сына Божия почитаю единосущным (Отцу), рожденным от Него прежде всех веков, в последние же времена – от Св. Девы Богородицы Марии рожденным, как младенца, и соделавшимся человеком, ради меня пострадавшим, распятым и погребению преданным, в третий день воскресшим из мертвых и восшедшим во плоти туда, откуда Ты не отлучался.
Итак, за то, что я таким образом верую и поклоняюсь Тебе, и уповаю, что Ты Христе, паки придешь судить всех и воздать каждому по достоинству, пусть вера вместо дел вменится мне, Боже мой; не взыщи (с меня) дел, совершенно оправдывающих меня, но вместо всего пусть эта вера будет достаточной для меня.
Пусть она защитит, пусть она оправдает меня и покажет причастником вечной Твоей славы.
Ибо верующий в Меня, сказал Ты, о Христе мой, жив будет и не увидит смерти во веки (Иоанн. 11. 25 – 26).
Итак, если вера в Тебя спасает отчаянных, то вот я верую, - спаси меня, озарив Твоим Божественным светом: явившись, Ты просветишь, Владыко, во тьме и сени смертной держимую душу мою.
Даруй мне умиление, (как) питие Твое живительное, питие увеселяющее душевные и телесные чувства мои, питие всегда меня радующее и подающее мне жизнь, которой не лиши меня, Христе, смиренного странника, все упования на Тебя возложившего. (9-й Божественный Гимн)
“Се удалихся, Человеколюбче, и водворихся в пустыни” (Псал. 54. 8.); я скрылся от Тебя, пресладкого Владыки, окутанный ночью житейских забот. Много уязвлений и ран я от них претерпел, много ударов в душе я несу, возвратившись [из мира], и в скорби и в туге сердечной взываю: Помилуй, сжалься надо мною преступным, о Врачу душелюбивый и один щедролюбивый! Ты, туне врачующий больных и израненных, уврачуй (и мои) струпы и раны.
Источая елей Твоей благодати, помажь мои язвы и изгладь раны.
Стягни и скрепи мои расслабленные члены.
Уничтожь все шрамы мои и всего меня совершенно здравым соделай, Спасителю, как прежде, когда не было на мне никакой скверны, ни струпа, ни опухоли, ни пятна; но (во мне) было спокойствие и радость, мир и кротость, святое смирение и долготерпение, свет добрых дел, терпение и совершенно непобедимая сила [внутри]; а отсюда великое утешение в повседневных слезах, отсюда веселье в сердце моем, как бы источник, беспрестанно текло и струилось, являясь (для меня) медоточивым потоком и питием радования, постоянно находящимся в моих умных устах.
Отсюда же всякое здравие и чистота, отсюда избавление от страстей и суетных помыслов, отсюда [наконец] молниезрачное бесстрастие, которое всегда мне сопребывая, слюбилось со мною (духовно разумей это, читатель, дабы тебе не оскверниться бесстыдно), доставляя мне несказанное удовольствие от (своего) присутствия и безмерное желание [духовного] брака – сочетания с Богом.
Когда же я приобщился его, то сделался бесстрастным, воспламенился удовольствием, возгорелся желанием его, и приобщившись света, подлинно соделался светом, став выше всякой страсти и будучи свободным от всякого порока.
Ибо к свету бесстрастия не приближается страсть, как к солнцу – тень, или тьма к свету.
Но сделавшись и будучи таковым, я возгордился, Владыко, так как понадеялся на себя, и увлекшись попечением о чувственных вещах и житейскими заботами, пал, несчастный, и охладев, сделался черным, как железо; (сверх того еще) долгое время лежа, я ржавчину принял.
Посему взываю к Тебе, Человеколюбче, прося о том, чтобы мне снова очиститься и быть возведену к прежней доброте, и света Твоего насладиться ныне и всегда во все веки. Аминь. (10-й Божественый Гимн)
Дай мне, Христе, то чувство, которое однажды Ты мне даровал. Осени меня им, Спаситель, и всего меня внутри его сокрой, не попуская мирскому чувству ни приближаться ко мне, ни входить в меня, ни уязвлять всего меня, смиренного раба Твоего, которого Ты один помиловал.
Ибо мирское чувство, внезапно вкравшись в похвальную заботу, тотчас производит в жалкой душе моей дурные желания. Ибо оно показывает мне славу, напоминает о богатстве, побуждает приближаться к царям, говоря, что это большое счастье.
Как от ветра надувается мех и огонь разгорается в пламя, так и душа та, надмеваясь от этих мыслей, делается напыщенной и сильно рассеивается от желания славы, богатства и расслабляющего покоя- от того, что влечет ее к земле.
Тогда она вместе с прославленными и сама стремится быть в славе, со знаменитыми- казаться знаменитой и с богатыми- владеть богатством. И ту душу, которую Ты прославил Твоим неизреченным светом, которую Сам Ты одел Твоей несказанной славой и явил образом Твоей Божественной светлости, мирское чувство, пленив ум ее и показывая ей царей, напоминая о славе и предлагая богатства мира сего, побуждает в одном воображении страстно желать всего этого.
О помрачение и ослепление! о суетные помыслы, грязные намерения и бесчувственная воля! оставив созерцание неизреченного и нетленного, я думаю и помышляю о земном. Разве цари не умирают и слава не проходит? Разве богатство не рассеивается, как пыль от ветра? Разве тела не истлевают в могилах? И земными имуществами разве не будут владеть другие люди после них- иные, а за теми еще иные?
И кому, скажи мне, душа моя, раньше принадлежало это богатство? Или кто в этом мире мог приобрести хотя малую вещь, которую и по смерти, так же как при жизни, он взял бы с собой?
Никого, конечно, ты решительно не можешь мне указать, кроме милостивых, которые, ничего не стяжав, все раздали бедным. Ибо они-то и являются надежными обладателями розданных имуществ, с тех пор как отдали их в руки Владыки. Все же прочие, которые откладывают и копят богатства, суть нищие и даже хуже всех нищих, ибо нагими, как выброшенная падаль, они повергаются в могилы, будучи и в настоящей жизни несчастными, и в будущей- странниками и пришельцами.
Итак, чем же хорошим в этих вещах ты, душа моя, услаждаешься? Или что из них ты почитаешь достойным того, чтобы его желать? Ничего, конечно, ты не можешь сказать на это, ничего не можешь ответить.
Горе умножающим богатства и собирающим сокровища.
Горе желающим воспринимать славу от людей.
Горе тем, которые связываются с богатыми, но не жаждут славы Божией и богатства Его, и не ищут того, чтобы только с Ним одним пребывать. Ибо суетен мир, и все, что в мире, -суета сует, так как все пройдет; один только Бог всегда будет пребывать вечным и нетленным, и с Ним будут те, которые ныне взыскали Его и Его одного вместо всего возлюбили.
Горе тогда будет тем, которые любят ныне мир сей, потому что они осудятся за то навеки.
Горе, душа, жаждущим славы человеческой, потому что они лишатся тогда славы Божией.
Горе, душа, собравшим богатства, потому что они возжелают там получить каплю воды.
Горе, душа, возлагающим надежды на человека, потому что вместе со смертью его рушатся и надежды их, и они окажутся в безнадежности.
Горе, душа, тем, которые здесь имеют упокоение, потому что там они примут вечную муку.
Поведай мне, душа моя, о чем ты печалишься? чего из вещей этой жизни желаешь? Скажи мне, и я покажу тебе необходимость и пользу каждой из них. А ты уразумей и познай, что доброго есть в каждой вещи. Скажи: ты желаешь пользоваться славой и похвалами? Так послушай, что такое честь и что бесчестие.
Честь состоит в том, чтобы почитать всех, Бога же прежде всего, и заповеди Его стяжать себе, как богатство, претерпевая ради них обиды, злословия и поношения всякого рода. Ибо когда ты, душа, предпримешь какое-либо дело ради чести и славы Божией и за него нанесут тебе обиды и уничижения, тогда ты достигла прочной чести и славы, потому что здесь-то, конечно, и придет к тебе слава Божия; тогда тебя восхвалят все Ангелы, так как ты почтила Бога, Которого и они прославляют.
Ты хочешь, душа моя, владеть одеждами и богатством?
Послушай, я покажу тебе сейчас вечное богатство. Кайся со слезами, презирай все, будь нищей духом и сердцем, будь нестяжательной, странницей в мире, будь противницей своих противных желаний и, упокоеваясь в воле единого Владыки твоего, ревностно следуй по стопам Его.
И тогда Он, замедлив в шествии, позволит тебе, жалкой, уловить Себя. Ты же, увидев Его, возопи и громко воззови. И Он, обернувшись, милостивым оком взглянет на тебя, и даст тебе немного посмотреть на Себя, и, скрывшись от очей твоих, опять оставит тебя.
Тогда ты, бедная, горько восплачешь и возрыдаешь, тогда станешь просить смерти, не вынося скорби и не терпя разлуки со сладчайшим Владыкой.
Он же, видя тебя в крайней нужде и постоянной в плаче и сетовании, опять внезапно явится и озарит тебя, опять покажет тебе неисчерпаемое богатство- неувядающую славу Отчего лика, и, исполнив радости, возвеселит тебя, как и прежде, и таким образом преисполненной радости оставит тебя.
Та же радость, которая бывает от мирских слов и помыслов, мало-помалу оставит тебя, и придет к тебе печаль.
И так снова, как и прежде, ты горько восплачешь, и возрыдаешь, и взыщешь Его - Виновника блаженства. Подателя радости, Который есть прочное и поистине всегда пребывающее богатство.
Когда Он будет так испытывать твое произволение, смотри, душа, не ослабей, не обратись вспять, не говори: до каких пор Он будет для меня неуловим? Не говори: зачем, являясь, Он тотчас же снова скрывается? И до каких пор вместо милосердия Он будет доставлять мне одни труды? Не говори: как могу я находиться в таком напряжении до смерти? И не обленись, о душа, искать Владыку!
Но, как предавшая себя однажды на смерть и посвятившая Богу, не давай себе послабления и покоя, не ищи ни славы, ни телесного утешения, ни расположения родных. Совершенно не озирайся ни направо, ни налево; как начала, лучше же- спеша еще усерднее, старайся всегда уловлять Владыку, ухватиться за Него.
И хотя бы тысячи раз Он исчезал и столько же раз являлся тебе, делаясь неуловимым, только таким путем Он будет удержан тобою. Десятки тысяч раз, лучше же до тех пор, пока ты вообще дышишь, еще усерднее ищи Его и беги к Нему.
Ибо Он не оставит тебя и не забудет тебя, но, являясь тебе понемногу, все более и более и чаще пребывая с тобою, душа. Владыка, когда ты очистишься, наконец, осиянием света. Сам, придя, весь будет обитать в тебе, и с тобою будет пребывать Тот, Кто мир сотворил. И ты будешь обладать истинным богатством, которого мир не имеет, но только- Небо и те, которые вписаны там.
Если возможно этого достигнуть, то скажи, чего еще большего ты желаешь?
Скажи, душа неблагодарная, неразумная, скажи, смиренная душа моя, что больше этого на Небе или на земле, чего тебе следовало бы искать?
Творец Неба и Владыка земли и всего, что на Небе, и что есть в мире, Он, Создатель, Судия и Царь, Сам обитает в тебе, весь открываясь тебе, весь освещая тебя светом, и показывая тебе красоту лица Своего, и давая тебе возможность яснее видеть Его, и делая тебя причастницей собственной славы, -скажи, что иное превосходнее этого?
Ничто, - конечно, ты мне ответишь.
Я же снова скажу: удостоившись такой славы, зачем ты, о душа, все еще стремишься к земле? зачем обольщаешься здешними вещами? получив нетленное, зачем ты льнешь к тленному?
Найдя будущее, зачем прилепляешься к настоящему? Старайся, душа, постоянно обладать вечными благами, вся прилепись к ним, душа моя, чтобы и по смерти ты находилась в тех вечных благах, которые приобрела здесь и с ними предстала бы Творцу и Владыке, радуясь с Ним во веки веков. Аминь. (11-й Божественный Гимн)
Оставьте меня одного заключенным в келии; отпустите меня с одним Человеколюбцем - Богом; отступите, удалитесь, позвольте мне умереть одному перед лицом Бога, создавшего меня.
Никто пусть не стучится ко мне в дверь и не подает голоса; пусть никто из родных и друзей не посещает меня.
Никто пусть не отвлекает насильно мою мысль от созерцания благого и прекрасного Владыки.
Никто пусть не дает мне пищи и не приносит питья, ибо довольно для меня умереть перед лицом Бога моего, Бога милостивого и человеколюбивого, сошедшего на землю призвать грешников и ввести их с Собою в жизнь Божественную.
Я не хочу более видеть свет мира сего, ни самого солнца, ни того, что находится в мире. Ибо я вижу Владыку моего и Царя, вижу Того, Кто поистине есть Свет и Творец всякого света. Вижу источник всякого блага и причину всего. Вижу то безначальное Начало, от которого произошло все, через которое все оживляется и исполняется пищи. Ибо по Его желанию все приходит в бытие и делается видимым и по воле Его все исчезает и прекращается. Итак, как же я, оставив Его, выйду из келии?
Оставьте меня, я буду рыдать и оплакивать те дни и ночи, которые я потерял, когда смотрел на этот мир, смотрел на это солнце и на этот чувственный и мрачный свет мира, который не просвещает душу, без которого живут в мире и слепые, которые, преставившись отсюда, будут такими же, как и зрячие ныне.
В этом свете и я, прельщаясь, всячески увеселялся, совершенно не помышляя, что есть иной Свет, Который, как сказано, есть и жизнь, и причина бытия - как того, что существует, так и того, что будет, конечно, существовать.
Итак, я был как бы безбожником, не зная Бога моего.
Ныне же, когда Он по неизреченному благоутробию благоволил стать видимым для меня, несчастного, и открыться, я увидел и познал, что Он воистину есть Бог всех, Бог, Которого никто из людей в мире не видел. Ибо Он - вне мира, вне света и тьмы, вне воздуха и вне всякого чувства.
Поэтому и я, видя Его, стал превыше чувств.
Итак, вы, находящиеся во власти чувств, позвольте мне не только запереть келию и сидеть внутри ее, но даже, вырыв под землю яму, скрыться в ней.
Я буду жить там вне всего мира, созерцая бессмертного Владыку моего и Создателя; я хочу умереть из-за любви к Нему, зная, что не умру.
Итак, какую пользу принес мне мир? И что приобретают ныне те, которые находятся в мире?
Поистине ничего, но, нагими вселившись в гробах, они нагими воскреснут, и все восплачут о том, что, оставив истинную жизнь, оставив Христа - Свет мира, говорю, они возлюбили тьму, и в ней предпочли ходить все те, которые не восприняли Света, воссиявшего в мире, Которого мир не вмещает и не может видеть (Ин. 3, 19-21).
Поэтому оставьте и отпустите меня одного, умоляю, плакать и искать Его, чтобы Он богато дарован был мне и изобильно явился.
Ибо Он не только видим бывает и созерцается, но и преподается, и обитает, и пребывает являясь как бы сокровищем, скрытым в недре. Носящий Его веселится и видящий Его радуется, думая, что хотя оно и сокрыто, но видится всеми; однако оно не видится ясно и неприкосновенно для всех. Его ни вор не может отнять, ни разбойник похитить, хотя бы он и умертвил того, кто его носит.
Напрасно бы он трудился, если бы, желая отнять его, осмотрел кошелек, обыскал одежды и развязал пояс, свободно ища его.
Если бы даже, распоров живот, он ощупал внутренности, то и тогда никоим образом не мог бы найти его или взять.
Ибо оно невидимо и недержимо руками, неосязаемо и вместе вполне осязаемо.
Однако оно и руками держимо бывает только тех, которые достойны (недостойные же - прочь удалитесь), и лежит на ладони и как нечто - о чудо! - и как не нечто, ибо имени оно не имеет.
Итак, пораженный и желая удержать его, я думаю, сжимая руку, что имею его и держу; но оно ускользнуло, будучи никоим образом неудержимо моею рукою; огорченный, я раскрыл ладонь свою и снова увидел в ней то, что и " прежде видел...
О неизреченное чудо! о чудное таинство!
Зачем все мы всуе мятемся, зачем обольщаемся? Будучи почтены словом с умным чувством, зачем мы льнем к этому бесчувственному свету? Имея совершенно невещественную и бессмертную душу, зачем мы заглядываемся на вещественное и тленное? Зачем мы удивляемся, будучи совершенно бесчувственны, и, как слепцы, предпочитаем тяжелый слиток железа и этот большой кусок теста небольшому количеству золота или драгоценной жемчужине, как вещам бесценным, и не ищем малого горчичного зерна, которое драгоценнее и превосходнее всех тварей и вещей - как видимых, так и невидимых? Почему мы не отдаем всего и не приобретаем его и отчего готовы остаться в жизни, не стяжав его?
Поверьте, что лучше многократно умирать, если бы это было возможно, только бы приобрести его - это малое зерно.
Горе тем, которые не имеют его посеянным в глубине души своей, ибо они сильно взалчут.
Горе тем, которые не видели, чтобы оно проросло в них, так как они будут стоять, как деревья без листьев.
Горе тем, которые не веруют слову Господню, что оно делается деревом и разрастается ветвями, и не ищут прилежно через хранение ума повседневного приращения этого малого зерна, так как, не возделав его, они останутся ни с чем, как тот раб, который свой талант зарыл неразумно (Мф. 25, 25).
Одним из таковых являюсь и я - повседневно нерадящий.
Но, о нераздельная Троица и неслиянная Единица! О Свет триипостасный, Отец, Сын и Дух, о Начало начала и власть безначальная, о Свет неименуемый, как совершенно безымянный, и с другой стороны, многоимянный, как все совершающий, о единая слава, начальство, держава и Царство, о Свет, существующий как единая воля, разум, совет и сила, помилуй, сжалься надо мною, сокрушенным.
Ибо как мне не сокрушаться, как не печалиться, когда я легкомысленно презрел столь великую благость и милосердие Твое, безрассудно, несчастный, и нерадиво ходя путем Твоих заповедей?
Но и ныне, Боже мой, благоутробно сжалься и помилуй меня, возгрей ту теплоту сердца моего, которую погасил покой жалкой плоти моей, сон, сытость чрева и неумеренность в вине.
Все это совершенно погасило пламень души моей и иссушило живой источник слез.
Ибо теплота рождает огонь, огонь же этот, наоборот,- теплоту, и из обоих возжигается пламя, и является источник слез. Пламя производит потоки слез, а эти потоки - пламя; к ним возводило меня старательное упражнение в Божественных Твоих заповедях.
С другой стороны, соблюдение предписаний, с помощью покаяния, ставило меня на границе между настоящим и будущим.
Поэтому, оказавшись внезапно вне видимых вещей, я впал в страх, видя, откуда я исторгнут.
А будущее я видел весьма далеко и, когда я хотел его уловить, во мне возгорелся огонь любви и мало-помалу неизъяснимым образом превратился для зрения в пламя - сперва только в уме моем, а потом и в сердце.
Это пламя Божественной любви обильно источало во мне слезы и вместе с ними доставляло мне невыразимое наслаждение.
Итак, когда я, уверенный в себе, что пламя никоим образом не погаснет (ведь оно горит хорошо, говорил я), и, вознерадев, неразумно поработился сну и насыщению чрева и, дав себе послабление, стал побольше употреблять вина, не допьяна напиваясь, однако вдоволь, немедленно угасла во мне любовь в сердце - это страшное чудо, то пламя, которое, достигая Небес, хотя и сильно во мне горело, однако не сжигало находящегося в недрах моих вещества, подобного сухой траве, но все его, о чудо, превращало в пламя; и сухая трава, прикасаясь к огню, совершенно не сгорала, но напротив, огонь, охватывая ее собою, соединялся с ней и всю ее сохранял невредимой.
О сила Божественного огня, о чудное действие!
Ты, страхом лица Твоего разрушающий скалы и холмы, как Ты, Христе, Боже мой, смешиваешься с сухой травой всецело Божественною сущностью.
Ты - живущий во свете совершенно нестерпимом. Боже мой? Каким образом, пребывая неизменным и совершенно неприступным. Ты сохраняешь вещество этой травы неопалимым и в то же время, сохраняя неизменным, все его изменяешь?
И оно, оставаясь сухой травой, есть свет, свет же тот не есть трава; но Ты, будучи светом, неслиянно соединяешься с травой, и трава, неизменно изменившись, делается подобной свету.
Я не выношу молчания о чудесах Твоих, я не могу не говорить о Твоем Домостроительстве, которое Ты соделал со мною, распутным и блудным, и не могу удержаться, чтобы не рассказывать всем, Искупитель мой, о неисчерпаемом богатстве Твоего человеколюбия. Ибо я хочу, чтобы весь мир почерпал от него и чтобы никто не оставался совершенно лишенным его.
Но прежде, о Вседержитель, воссияй во мне снова, вселись и просвети смиренную душу мою; ясно покажи мне лик Божества Твоего и весь невидимо явись мне, о Боже мой.
Ибо Ты не весь видишься мне хотя и весь являешься мне. Будучи весь неуловим, Ты желаешь быть и бываешь для меня уловимым.
Будучи невместим во вселенной, Ты поистине делаешься как бы малым в руках моих и, вращаемый в устах моих, видишься сверкающим, как световидный сосец и сладость, о чудное таинство!
Так и ныне дай мне Себя, чтобы я насытился Тобою чтобы поцеловал и облобызал Твою неизреченную славу, свет лица Твоего и наполнился ими, и преподал тогда и всем прочим и, преставившись, пришел к Тебе, весь прославленный.
Сделавшись от света Твоего и сам светом, я таковым предстану Тебе и тогда избавлюсь от этих многих зол и освобожусь от страха, чтобы опять уже не изменяться.
О, дай мне и это, Владыко, о, даруй мне также и это, все прочее мне, недостойному, даровавший.
Ведь это нужнее всего, это и есть все. Ибо хотя и ныне Ты видишься мне, хотя и ныне Ты благ ко мне, и просвещаешь меня, и таинственно научаешь, и покрываешь, и хранишь державной Твоей рукой, и соприсутствуешь мне, и обращаешь демонов в бегство, и делаешь невидимыми, и все мне покоряешь, и все доставляешь мне, и всех благ исполняешь меня, о Боже мой, но от этого не будет мне никакой пользы, если Ты не дашь мне непостыдно пройти врата смерти.
Если князь тьмы, придя, не увидит сопребывающую мне Твою славу и не будет, омраченный, совершенно посрамлен, опаленный Твоим неприступным светом, и вместе с ним и все сопротивные силы не обратятся в бегство, увидев на мне печать Твою, и я, уповая на Твою благодать, не прейду совершенно бестрепетно, и не припаду к Тебе, и не сокрушу их, то какая мне польза от того, что ныне во мне совершается? Поистине никакой, но это разожжет для меня еще больший огонь.
Ибо, надеясь быть причастником Твоих благ и вечной славы, и рабом Твоим, и другом, если сразу я лишусь всего и Тебя Самого, Христе мой, то как то мучение не будет для меня более тяжким, чем для неверных, которые ни Тебя не познали, ни света Твоего воссиявшего не увидели, ни сладостью Твоей не насытились? Если же мне придется получить тот залог, достигнуть тех наград и почестей, которые обещал Ты, Христе, уверовавшим в Тебя, то и я тогда буду блажен и восхвалю Тебя - Сына со Отцом и Духа Святого, Единого воистину Бога во веки веков. Аминь. (21-й Божественный Гимн)
Каким образом, Боже мой, страсти, которые Ты некогда истребил во мне, снова оживают и наполняют меня мраком и скорбью? страсти (говорю) ярости и гнева, от которых во мне происходит парение и помрачение в голове моей, и которые ослепляют мои умные очи.
Ибо они, увы мне, как бы принуждены бывают закрываться и смежаться, и я лишаюсь Тебя—Света, которого всякий желает, но немногие взыскуют, даже из тех, которые удостоились приобщиться Твоих неизреченных (откровений), и вещественно с неизреченным чувством причаститься (Твоих) страшных и для всех несказанных таинств, и познать невидимую среди видимого славу и необычайное таинство, в мирe соделанное (только очень немного таких, как я хорошо знаю, которые пришли в ясное созерцание этого), таинство, соделанное Тем, Кто был в начале, прежде всех веков от Отца со Духом—Сыном Божиим и Словом, Светом тройственным в едином и едином в трех.
Ибо оба суть один свет, Отец, Сын и Дух, существующий нераздельно в трех неслиянных лицах, которые однако соединены по Божественному естеству, а также началу, славе, силе и воле.
Ибо три видятся мне, как бы на одном лице два прекрасных ока, исполненных света.
Каким образом, скажи мне, очи без лица могут смотреть? а лицо без очей не должно, конечно, (и лицом) называться, ибо оно лишается главнейшего, или лучше сказать всего.
Ведь если солнце лишится красоты света, то прежде (всего) само погибнет а потом и вся тварь, которой определено получать от него освящение и зрение. Так и Бог среди мысленных (вещей) если бы лишился одного, Сына или Духа, то Он не будет более Отцом; даже и живым бы Он не был, отвергнув Духа, от Которого всем подается жизнь и бытие.
Итак, да почтить всякая поистине разумная природа (естество), какая (есть) под солнцем, да и какая над ним, Естество триипостасное, совершенно неизъяснимое.
Ибо ни имени Бога, ни естества, ни вида, ни образа, ни ипостаси никто из людей не познал, чтобы изречь и описать и сообщить прочим.
Но подобно тому как сияющее солнце, заходя за тучи, ни само не бывает видно, ни полным светом не светить, но испускает находящимся на земле неясный свет; таким же образом помышляй и о Боге, что (когда) Он скрывается от нас, всех нас содержит великая и густая тьма.
Но более дивное усматривай, конечно, (вот) здесь: ибо свет Божий не умаляется, как (свет) солнца, но светит везде и все освещает; и (однако) я, (находясь) среди всего, одержим бываю тьмою и лишаюсь сотворившего меня Света.
Кто поэтому не восплачет обо мне и не возрыдает? кто не воздохнет обо мне и не прослезится, что (в то время как) Бог везде и во всем пребывает и Сам весь свет есть, в котором вовсе нет ни тени перемены (Иак. 1, 17), ни наступления ночи, ни тьма совершенно не бывает (для него) препятствием, но (который) разлит во всем и неприступно сияет, и достойным видим бывает, (как) приступный и уловимый, с одной стороны, немного, как мы сказали, по сравнению со всем сиянием и самим Солнцем, когда Оно все воссияет, с другой же—много по отношению к самим сидящим во тьме, так как они удостоились увидеть малый свет; я же (между тем) несчастный предпочитаю тьму и, заботясь о том, что во тьме, увеличиваю мрак, и он еще плотнее облегает мою презренную душу.
От него питаются и оживают во мне страсти, и происходят во мне (звери, и рождаются) драконы, гады и змеи, всегда возмущающие части души моей. Ибо меня угрызает пустая и суетная слава, вонзая зубы в мое сердце; за нею на меня изнемогшего и совершенно обессилевшего восстали свирепые псы, множество (диких) зверей, и найдя меня лежащим, сожрали меня.
Ибо наслаждения и похвалы (человеческие) расстроили мозг и нервы, отняв у меня бодрость и крепость души моей.
Увы мне! как я опишу все?—самомнение и леность, как разбойников напавших на меня, (чувственное) удовольствие и заботу нравиться людям, которые, таща в противные стороны, расхитили у меня: одно— целомудрие мое и трезвость, а другая — добрые дела и Божественные деяния, которые, выказывая самих себя, сделали меня мертвым, оставив во мне оскверненном странное, удивительное и великое самомнение.
Ибо как, скажи, не изумительно и не исполнено жалости то, что столько страстей, внезапно напав на меня, сделали меня обнаженным от всякой добродетели и мертвым?
Я же наоборот, не зная себя самого и не уразумев ничего из случившегося, ставлю себя выше всех, и (считаю себя) бесстрастным, и святым, и премудрым богословом, и праведником, почитаемым всеми людьми.
Но и будучи хвалим, как достойный похвал, я, приглашая всех, думаю, что снискиваю (от них себе) честь.
Когда же они собираются, я еще более надмеваюсь и часто оглядываюсь, быть может, кто-либо отсутствует, кто не пришел и не видит меня.
И если окажется, что кто-либо пренебрег мною, то я злопамятно поношу и злословлю его, чтобы и он, услышав и не вынося моих порицаний, пришел, приветствовал меня и оказался моим сторонником, словно и он нуждается в моих молитвах и любви.
И я говорю (тогда) всем прочим: и такой-то посещает (меня) и получает (мое) благословение и слушает беседы и учение мое.
Увы моей глупости!
Итак, как не вижу я наготы и убожества своего, не чувствую язв, не печалюсь и не плачу, и лежа в больнице, не ищу врачевания, и не призываю врачей, показывая (им) свои струны, обнажая пред ними свои скрытые страсти, дабы они наложили ланцеты, пластыри и прижигания, и я мужественно перенес бы (их) ради своего уврачевания?
Но я напротив повседневно прилагаю (себе) язвы.
Но, о Боже мой, сжалься надо мною заблудшим и страх твой насади в сердце моем, чтобы я, благоразумно стягнув себя (спасительным страхом), бежал миpa и возненавидел его.
Не попусти мне, Христе, скитаться среди него, так как Тебя одного, (доселе) еще не любимого, люблю я, и Твои только заповеди надеюсь хранить, (хотя и) весь я в страстях и не познал (еще) Тебя.
Ибо кто из познавших Тебя нуждается в мирской славе? или кто из любящих Тебя более (чем Тебя) взыщет того, чтобы либо приглашать (к себе) всех, либо льстить некоторым, либо станет стараться быть другом всех людей?
Этого не делал никто из истинных рабов Твоих.
И потому-то скорблю и печалюсь я, Боже мой, так как вижу себя самого порабощенным этому, и ни покориться не могу, ни смириться не хочу, ни искать одной Твоей славы, чрез которую мне указывается быть верным и рабом Твоим, и благодаря которой (особенно в бедности, нищете и трудах) я могу быть выше не только вельмож, но и царей.
Итак, приклонись на милость к презренной душе моей, Боже и Творче всех, благобытие мне даровавший, и дай мне истинное ведение, чтобы я благоразумно держался одних Твоих вечных благ, и славу Твою от души возлюбил и взыскал, отнюдь не заботясь о человеческой, земной (славе), дабы я соединен был с Тобою ныне и по смерти, и сподобился соцарствовать с Тобою, Христе, претeрпевшим ради меня позорную смерть и исполнившим все домостроительство.
И тогда я буду славнее всех смертных.
Да будет (так), Господи, ныне и во веки. (36-й Божественный Гимн)
Кто сможет, Владыко, поведать о Тебе?
Заблуждаются неведущие Тебя, ничего совершенно не зная.
Познавшие же верою Божество Твое бывают одержимы великим страхом и ужасаются от трепета, не зная, что сказать им о Тебе, ибо Ты—превыше ума,
и все у Тебя неисчерпаемо мыслью и непостижимо: дела и Слава Твоя, и познание Твое.
Мы знаем, что Ты Бог, и Свет Твой видим, но каков Ты и какого рода— этого никто решительно не знает.
Однако мы имеем надежду, обладаем верою и знаем ту Любовь, Которую Ты даровал нам, беспредельную, неизреченную, никоим образом невместимую,
которая есть Свет, Свет неприступный и все совершающий.
Он называется то рукою Твоею, то оком, то пресвятыми устами, то Силою, то Славою, то познается, как прекраснейшее лицо.
Он—солнце незаходимое для высоких в познании Божественного, Он—звезда, вечно сияющая для тех, которые не вмещают ничего более.
Он противоположен печали, прогоняет неприязнь и совершенно истребляет сатанинскую зависть.
В начале Он умягчает и, очищая, утончает, прогоняет помыслы и сокращает движения.
Он сокровенно научает смиряться и не позволяет рассеиваться и шататься.
С другой стороны. Он явно отделяет от мира и заставляет забыть все скорбное в жизни.
Он и многообразно питает и утоляет жажду, и дарует силу хорошо труждающимся.
Он погашает раздражение и печаль сердечную, совершенно не позволяя гневаться или возмущаться.
Когда Он убегает, уязвленные Им гонятся за Ним и с великою любовию от сердца ищут Его.
Когда же Он возвратится, явится, и человеколюбиво воссияет, то внушает гонящимся уклоняться от Него и смиряться и, будучи многократно взыскуем побуждает удаляться от страха как недостойным такого блага, превосходящего всякую тварь.
О неизреченный и непостижимый Дар!
Ибо чего только не делает Он и чем не бывает!
Он—наслаждение и радость, кротость и мир, милосердие беспредельное, бездна благоутробия.
Он видится невидимо, вмещается невместимо и содержится в уме моем неприкосновенно и неосязаемо.
Имея Его, я не созерцаю, созерцая же, пока Он не ушел, стремлюсь быстро схватить Его, но Он весь улетает.
Недоумевая и воспламеняясь, я научаюсь просить и искать Его с плачем и великим смирением и не думать, что сверхъестественное возможно для моей силы или старания человеческого, но—для благоутробия Божия и беспредельной милости.
Являясь на краткое время и скрываясь. Он одну за одной изгоняет страсти из сердца.
Ибо человек не может победить страсти, если Он не придет на помощь;
И опять же не все сразу изгоняет, ибо невозможно сразу воспринять всего Духа человеку душевному и сделаться бесстрастным.
Но когда он совершит все, что может: нестяжание, беспристрастие, удаление от своих, отсечение воли и отречение от мира, терпение искушений, молитву и плач, нищету и смирение, насколько есть силы у него, тогда на краткое время как бы тонкий и наималейший Свет, внезапно окружив ум его, восхитит в исступление, но, чтобы не умер он, скоро оставит его с такою великою быстротою, что ни помыслить, ни вспомнить о красоте Света невозможно увидевшему, дабы, будучи младенцем, не вкусил он пищи мужей совершенных и тотчас не расторгся или не получил вреда, изблевав ее.
Итак, с тех пор Свет руководствует, укрепляет и наставляет; когда мы нуждаемся в Нем, Он показывается и убегает; не тогда, когда мы желаем, ибо это дело совершенных, но, когда мы находимся в затруднении и совершенно бессилием, Он приходит на помощь, восходя издали, и дает мне почувствовать Себя в моем сердце, пораженный, задыхаясь, я хочу удержать Его.
Но вокруг все—ночь. С пустыми и жалкими руками, забывая все, я сижу и плачу, не надеясь в другой раз таким же образом увидеть Его.
Когда, вдоволь наплакавшись, я хочу перестать, тогда Он, придя, таинственно касается моего темени, я заливаюсь слезами, не зная, Кто это;
и тогда Он озаряет мой ум сладчайшим Светом.
Когда же узнаю я, Кто это, Он тотчас улетает, оставляя во мне огонь божественной любви к Себе, который не позволяет ни смеяться, ни смотреть на людей, ни принимать желания чего-либо из видимого.
Мало-помалу через терпение он разгорается и раздувается, делаясь великим пламенем, достигающим Небес.
Его угашает расслабление и развлечение домашними заботами, ибо вначале присутствует и забота о житейском, возвращает же молчание и ненависть ко всякой славе, скитание по земле и попрание себя подобно навозу, ибо этим Он услаждается и тогда благоволит соприсутствовать, научая этим всемогущему смирению.
Итак, когда я стяжеваю это и делаюсь смиренным, тогда Он бывает неразлучен со мною: беседует со мною, просвещает меня, взирает на меня, и я на Него взираю.
Он и в сердце моем находится, и на Небе пребывает.
Он изъясняет мне Писания и умножает во мне знание, Он научает меня таинствам, которых я не могу изречь.
Он показывает, как Он восхитил меня от мира, и повелевает мне быть милосердным ко всем, находящимся в мире.
Итак, меня содержат стены и удерживает тело, но я поистине, не сомневайся, нахожусь вне их.
Я не ощущаю звуков и не слышу голосов.
Я не боюсь смерти, ибо я превзошел и ее.
Я не знаю, что такое скорбь, хотя все опечаливают меня.
Удовольствия горьки для меня, все страсти бегут от меня и я постоянно ночью и днем вижу Свет, день для меня является ночью и ночь есть день.
Я и спать не хочу, ибо это потеря для меня.
Когда же меня окружают всякие беды и, казалось бы, низвергнут и преодолеют меня; тогда я, внезапно оказываясь со Светом вне всего
радостного и печального, и мирских наслаждений, наслаждаюсь неизреченной и Божественной радостью, увеселяюсь красотою Его, часто обнимаю Его, целую и поклоняюсь, питая великую благодарность к тем, кто дал мне возможность видеть то, чего я желал, и причаститься неизреченного Света и сделаться светом, и дара его приобщиться отселе, и стяжать Подателя всех благ, и оказаться не лишенным и дарований душевных.
Кто привлек и направил меня к этим благам?
Кто возвел меня из глубины мирской прелести?
Кто отделил меня от отца и братии, друзей и сродников, наслаждений и радостей мира?
Кто показал мне путь покаяния и плача, по которому я нашел день, не имеющий конца?
То был ангел, а не человек*, однако такой человек, который посмеивается над миром и попирает дракона, присутствия которого трепещут демоны.
Как я поведаю тебе, брат, о том, что я видел в Египте, о совершенных им чудесах и знамениях?
Расскажу тебе пока одно, ибо всего поведать я не в силах.
Он сошел и нашел меня рабом и пришельцем в Египте.
Иди сюда, чадо мое, сказал он, я поведу тебя к Богу.
Я же от великого неверия ответил ему: какое знамение ты мне покажешь, чтобы уверить меня, что ты сам можешь освободить меня из Египта и исхитить из рук льстивого фараона, чтобы, последовав за тобою, я не подвергся еще больше опасности?
Разожги, сказал он, великий огонь, чтобы я мог войти в середину, и если я не останусь неопаленным, то не последуй мне.
Слова эти поразили меня.
Я сделал приказанное.
Разожжено было пламя, и он сам стал посередине.
Целый и невредимый, он и меня приглашал.
Боюсь, владыко, сказал я, ибо я грешник.
Выйдя из огня, он подошел ко мне и поцеловал меня.
Отчего ты боишься, сказал он мне, отчего робеешь и трепещешь?
Велико и страшно это чудо?— большее сего узришь.
Я в ужасе, господин, сказал я, и не смею приблизиться к тебе,не желая оказаться дерзким более огня, ибо я вижу, что ты человек, превосходящий человека, и не дерзаю смотреть на тебя, которого огонь устыдился.
Он привлек меня ближе и заключил в объятия и снова облобызал меня лобзанием святым, сам благоухая весь благоуханием бессмертия.
После этого я поверил и с любовью последовал за ним, пожелав сделаться рабом его одного.
Фараон держал меня в своей власти. и страшные приставники его принуждали меня заботиться о кирпичах и соломе, я один не мог убежать, так как не имел и оружия.
Моисей** молил Бога оказать помощь.
Христос поражает Египет десятеричными язвами, но не покорился фараон и не освободил меня.
Молится отец, и Бог внемлет ему и говорит рабу Своему, чтобы он взял меня за руку, обещая Сам идти вместе с нами; чтобы избавить меня от фараона и от бедствий египетских.
Он вложил дерзновение в сердце мое и дал мне смелость не бояться фараона.
Так и сделал раб Божий: держа меня за руку, он пошел впереди меня, и таким образом мы начали совершать путь.
Дай мне, Господи, по молитвам отца моего, разумение и слово, чтобы поведать о дивных делах руки Твоей, которые Ты соделал ради меня, заблудшего и блудного, рукою раба Твоего изводя меня из Египта.
Узнав о моем уходе, царь египетский пренебрег мною, как одним, и сам не вышел.
Но послал подвластных ему рабов.
Побежали они и настигли меня в пределах египетских, но все возвратились ни с чем и разбитыми: мечи свои изломали, стрелы повытрясли, руки их ослабели, действуя против нас, и мы остались совсем невредимыми.
Пред нами горел столп огненный, и над нами было облако; и мы одни проходили в чужой стране среди разбойников, среди великих народов и царей.
Когда узнал и царь о поражении людей своих, то пришел в бешенство, считая великим бесчестьем быть поруганным и побежденным одним человеком.
Запряг он свои колесницы, поднял народ и погнался сам с большим хвастовством.
Придя, он нашел меня одного лежащим от усталости; Моисей же бодрствовал и беседовал с Богом.
Приказал он связать меня по рукам и ногам, и, удерживая меня через мнение, они покушались вязать; я же, лежа, смеялся и, вооружившись молитвою и крестным знамением, всех их отражал.
Не смея прикоснуться или приблизиться ко мне, они, стоя кое-где поодаль, думали устрашить меня: держа в руках огонь, они грозили сжечь меня, поднимали громкий крик и производили шум.
Чтобы не хвастались они, что сделали нечто великое, увидели они, что и я сделался светом, по молитвам отца моего, и посрамленные, внезапно все вместе удалились.
Вышел от Бога Моисей и, найдя меня дерзновенным, обрадованным и трепещущим от этого чудотворения, спросил: что случилось?
Я возвестил ему все это: что был фараон, царь египетский; придя ныне с бесчисленным народом, он не мог связать меня; хотел он сжечь меня, и все пришедшие с ним сделались пламенем, испуская против меня огонь из уст своих; но так как они увидели, что я сделался светом, по молитвам твоим, то превратились все в тьму; и вот теперь я один.
Смотри - ответил мне Моисей, не будь самонадеянным, не смотри на явное, тем более бойся тайного.
Скорей! воспользуемся бегством, так Бог повелевает; и Христос вместо нас будет побеждать египтян.
Пойдем, господин, сказал я, я не разлучусь с тобою. Не преступлю твоих заповедей, но все сохраню. Аминь. (37-й Божественный Гимн)
(* Здесь преп. Симеон говорит о своем духовном отце—Симеоне Студите, или Благоговейном.—Примеч. перев.
** То есть духовный отец преп. Симеона, о котором выше шла речь.—Примеч. перев.)
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ ! |