"Молодость моя проходила шумно и весело. Денег было много, делай, что хочешь. Но вот однажды вижу я странный сон: Ясно, как наяву, входит ко мне какой-то Старец, подходит близко ко мне, берет за руку и, указывая на часы, стоявшие против моей кровати, спрашивает:
  — Который теперь час?
  — Половина седьмого, – отвечаю.
  — Ровно через три года ты умрешь. – И вторично, спрашивает Старец:
  — Который час?
  — Половина седьмого.
  — Через три года ты умрешь. – И опять спрашивает Старец:
  — Который час?
  — Половина седьмого, – отвечаю я уже с раздражением.
  — Через три года ты умрешь.
  Я проснулся, зажег огонь, посмотрел на часы. Было 35 минут седьмого, следовательно, явление Старца было как раз в половине седьмого. Я оделся, позвонил, велел подать самовар.
  — Что это, Павел Иванович, сегодня так рано встать изволили? – сказал лакей.
  — Да так, не хочется спать.
  Налил себе чаю – не пьется; неужели мне жить осталось только три года? А там – смерть. Господи, как тяжело и страшно. Часов в 12 зашел ко мне один из товарищей:
  — Знаешь новость: устраивается пикник, собирается большое общество, вот будет весело! Я хотел прямо и тебя записать, не спрашивая, но потом все-таки решил спросить, поедешь ли?
  — А почем с человека?
  — Пустяки, по 50 рублей.
  — Если бы ты записал меня, не спросясь, то пришлось бы тебе и свои деньги заплатить!
  — Как, с каких пор ты стал Плюшкиным?
  — Я не стал Плюшкиным, но мне нездоровится. Голова сильно болит, не до пикника.
  — Ах ты, бедный! Ну, конечно, больному человеку удовольствия не в удовольствия.
  Он скоро ушел. С тех пор мысль о смерти не покидала меня. Я стал уклоняться от сообщества товарищей, избегать всяких развлечений. Впрочем, я не сразу порвал со всем.
  Мир – это такое чудовище, что если повернуть круто – разорвет. И вот стал я постепенно освобождаться от уз мира, становилось все легче и легче, и, наконец, совсем освободился от него. Я перестал бывать у большинства моих прежних знакомых. Оставил 2–3 благочестивых семейства, где бывал изредка.
  Прошло 3 года, наступило 17 сентября, памятный для меня день, в который я видел Старца. С раннего утра я уехал в один монастырь, исповедался и приобщился Св. Таин. После причастия стою в церкви и думаю: вот грохнусь! – но я не грохнулся.
  Впрочем, слова Старца исполнились: я, действительно, умер в тот день, но умер для мира...
  Помню я, лет сорок, а то и пятьдесят назад это было, был я в одном доме. Было там много гостей. Одни, как это водится в миру, играли в карты, другие разговаривали, потом начались танцы, это не был настоящий бал, а так неожиданно устроилось. На этом вечере была одна девушка удивительной красоты. Ни в чем происходящем вокруг нее она не принимала участия. Несколько кавалеров подходили пригласить ее на танцы, но она отказывалась.
  Потом она встала, подошла к роялю и начала играть. Чувствовалось, что она совершенно ушла от окружающей обстановки, ушла в себя, в свой внутренний мир и, пожалуй, в эти звуки. Стояла чудная лунная ночь. Долго играла девушка и, когда наигралась, встала, перешла к окну и задумалась.
  Меня она заинтересовала, и я постарался с ней познакомиться.
  Подхожу к одной даме и спрашиваю:
  - Знаете ли Вы такую-то?
  - Знаю.
  - Познакомьте меня с ней!
  - Хорошо, познакомить-то я вас могу, но только стоит ли это? Уверяю вас, что она совсем неинтересна и ничего вы в ней не найдёте.
  - Ну, уж об этом предоставьте судить мне самому.
  И познакомился я с этой девушкой. Ей было, не помню сколько, но менее двадцати лет. Оказалась она очень глубокой натурой, жившей своей внутренней жизнью, она любила и любила так, как люди не умеют любить.
  - Это моя первая и, уверяю вас, моя последняя любовь, – говорила она и не лгала. Понимаете, он – всё, чем я живу, свет моей жизни. Им все наполняется вокруг меня и во мне, без него – всё мрак, всё темнота, и жизнь теряет весь смысл. Я ему отдала всю себя, свою душу, своё сердце.
  - Где же он?
  - Страшно сказать!
  - Что же, далеко уехал?
  - Нет, умер!
  - И вы мертвого любите?
  - Да, люблю и никого другого никогда не полюблю. Ведь я же отдала ему свою душу, свою любовь, всё это – у него, все он унёс с собой в могилу, а у меня ничего не осталось!
  Недолго продолжалось знакомство моё с этой девушкой, скоро она уехала в Самару. Но всё время, пока я её знал, она оплакивала свою погибшую первую любовь: «Я никогда не полюблю другого».
  Эта встреча была пятьдесят лет тому назад. Если бы я встретил эту девушку теперь, я бы знал, что ей сказать. Я бы сказал ей: «Вас любили? От такой любви осталась только тоска одна, одна пустота? И вы говорите, что не полюбите другого? А я вам советую полюбить другого, знаете кого? – Господа Иисуса Христа! Вы хотели отдать свое сердце человеку – отдайте его Христу, и Он наполнит его светом и радостью вместо мрака и тоски, оставшихся вам после любви к человеку».
  Так и вам говорю – иные, быть может, пережили такое чувство и наполовину угасшее, но еще тлеется чуть видной искрой в вашем сердце, затушите эту искру!
  Другие, может быть, сейчас переживают самый разгар этого чувства – гоните его, не отдавайте ему своего сердца, так как его требует Себе Господь: «Сыне, даждь Ми твоё сердце», – обращается Он к человеку. Не давайте сердцу привязываться к тленным благам мира сего, гоните из него всякое пристрастие, так как только в свободном от пристрастия сердце может сотворить Себе обитель Господь.
(Прп. Варсонофий Оптинский)"