Самые первые воспоминания из детства. Сколько мне? 5, 6, 7 лет? Точно не знаю. Помню, что обжигала мысль о смерти. Неужели некогда все закончится? Не будет меня. Я не буду ничего знать о том, что происходит в этом мире. Я - и вдруг - ничто. Ощущение какой-то противоестественности. Люди вокруг умирают. Их хоронят (прячут). Мои бабушка и дедушка уже старенькие. Скоро и они умрут. Страшно. Надо привыкать к их скорой смерти. Тогда не так будет страшно – когда они умрут. В одной половине перевезенного из родовой деревни в город дома, жили мама, старший родной брат и я. В другой его половине жили бабушка, дедушка, дядя, его жена и два моих двоюродных брата. Вход в дом был общий. Однажды в детстве захожу я в дом. В красном углу под иконами сидит бабушка. На широченной деревенской скамье. Молчит. Не помню, чтобы она ходила в церковь или молилась. Наверное – скрывала по привычке, приобретенной в годы советских гонений. Сажусь рядом с нею. Говорю: "Бабушка, а бога-то нету". Жду. Бабушка молчит. До сих пор больно. Хочется самому себе дать батогов. Милая бабушка. Ирина Ефимовна. Родила 11 детей. Выжило только семеро. На колхозной работе согнулась в три погибели. Ходила со спиной, параллельной земле. Выпрямиться не могла от боли. Это от того, что носила на скотный двор воду ведрами из колодца. Её пенсия была 12 руб. Она одалживала без возврата своим взрослым детям. Держала при этом корову, теленка, овец, кур, гусей, кроликов, собаку и кошку. Каждый вечер в пятницу ставила квашню (большую глиняную корчагу) с тестом. В субботу ни свет, ни заря уже растапливала печь, пекла пироги, плюшки-ватрушки, ставила самовар, ждала детей с зятьями и невестками, внучков и внучек. Все приходили. Праздник. Соборность. Бабушка цементировала всех. Дедушка был при ней. Дед был крутой – 20 лет председателем колхоза отпахал. Очень был похож на актера Бабочкина в роли Чапаева. Даже звали деда Василием Ивановичем и год рождения у них с легендарным красным комдивом совпадал. После очередного стаканчика "плодово-выгодного" дед, бывало, напоминал всем находящимся рядом домочадцам: "Я – Чапай". И в очередной раз подкручивал и без того закрученные усы. В такие моменты мы с двоюродным братишкой любили его дразнить: "Деда – сала мало (типа ты слабак)!" Дедушка покорно гневался на внучков и делал вялую попытку нас догнать, имитируя расстегивание ремня. Но нам сорванцам было по 5-7 лет, а ему под 80. Мы с визгом прыскали на улицу. Дедушка до самой смерти вел активный образ жизни – столярничал, плотничал, косил сено на зиму скотине и пр., и пр. Я любил наблюдать за его ловкими руками. Спустя много лет заметил, что многое из его рукомесел перенял, ненароком, для себя. Спасибо, дедушка, твоя наука часто пригождалась. 




Сижу я как-то на кухне. Говорю: "Господи, если Ты есть – положи мне на ладошку пятачок". Пятачок не появился. Я говорю: "Ну, раз пятачка нету, значит - и тебя нету". Буду жить так, как будто тебя нет. Началось атеистическое детство, переросшее затем в атеистические же юность и молодость. От рака умер дедушка. Хорошо, что я готовился к его смерти. Наверное - я очень хитрый. Спустя пару лет от старости умерла бабушка. Хорошо, что я готовился и к её смерти. Наверное, всё-таки я очень умный. Но все равно страшно – как это так: был человек и нет его. И меня тоже не будет. Страшно. После смерти бабушки все мои родственники стали встречаться преимущественно лишь на похоронах друг друга. Такое впечатление, что без цемента всё развалилось. Дядья, тёти и др. родичи стали вымирать как от какой-то эпидемии. Сидим как-то мы с двоюродным братишкой на печке – у нас в доме была огромная русская печь. Говорю ему: "Давай запомним этот момент. Когда вырастем – вспомним себя маленькими". Он говорит: "Давай". Недавно спрашивал его: "Помнишь наш давний уговор?" Напомнил ему подробности. Он говорит: "Не помню". Наверное - тогда для него это было неважно. А я помню. Как будто вчера было. Хотя прошло 50 лет. Хотя как будто бы и не со мной было. Наверное, до конца буду помнить свое детство. Странное дело - как будто это был не я. Чудно. Ясли. Помню смутно, как дедушка носил меня туда за плечами на поясном ремне как рюкзак. Детский сад. Водила туда меня мама. Забирал изредка родной старший брат. Иногда он забывал. Тогда из сада звонили маме на работу и она бежала забрать меня – последнего в группе. Первая детская влюбленность. В садике. Забыл её имя, но смутно помню её лицо. Что с нею сейчас? В этом мире она или уже в ином? В Царстве Небесном всё прояснится. Все встретимся. Школа. Другие влюбленности. В 3-м классе. Её имя тоже не помню. Она скоро перевелась в другую школу. В 5-м классе. Новенькая - звали её Марина. Я тщательно скрывал свои чувства от всех. Мне казалось это слабостью. Папа её был военный. Скоро его перевели вместе с семьей в областной центр. Мне казалось, что жизнь кончилась. Но время все лечит. Спустя лет десять встретил её в электричке. Она совсем не изменилась. Я сидел напротив через пару рядов с другой стороны и сделал вид, что не узнал. Мы встречались как бы мимолетными взглядами. Не знаю, узнала ли она меня и поняла ли, что я узнал её? Больше я её никогда не встречал. Школа закончена. Выпускной бал. Работа. Неудачное поступление в ВУЗ. Сфолил на первом же экзамене по математике. А был на сто пудов уверен, что все написал правильно – билет был легкий. На всё воля Божия. Армия. Моя гордынька в армии неплохо была укрощена. Тамошние деды не давали мне спуска. Особенно мелкие старались. Сам-то я парень нехилый был. Да и теперь еще порох в пороховницах можно наскрести. Но там рыпаться было бесполезно. Слишком неравные силы были. Только теперь понимаю, насколько полезна была служба. Смирительная рубашка. Как Ветхий Завет для евреев. Хочешь узнать человека – дай ему безнаказанную и полную власть. Самый вредный и мелкий дедок по дембелю пошел в менты. Логично. Однажды он использовал меня как боксёрскую грушу. Под присмотром корешей, конечно. На первом году думал, что после дембеля поеду к нему домой и отомщу. Два года пролетели незаметно – особенно второй. Простил мелкого. Есть ли кто-нибудь теперь, кто так молится за него как я? Не знаю - дай Бог. Во Царствии встретимся потом и облобызаемся. Дембель в первых рядах вопреки обстоятельствам. Обманул начштаба. На приказ, как было принято - бухали. Крот заложил. Начштаба обещал дембель в последних рядах. Ход конём - записался к вербовщикам на стройку Олимпиады 80. В результате дембельнули первым. Начштаба был в шоке. Он не был в курсе. Надо было видеть его лицо, когда я шел на КПП с дембельским дипломатом. Где он сейчас? В этом мире или уже в ином? Подполковник Башловкин, боевой офицер, ветеран Вьетнама. Кавалер ордена Красной Звезды. За глаза его все звали Шух. Думаю, что он знал свое крутое прозвище. Когда он появлялся среди, как правило, всегда нарушающих устав черпаков, дедов и дембелей, то грозно ревел: "Шух отсюдова!". Его все любили, боялись и уважали. Дембель. Москва. Стройка. Мегаполис угнетает провинциала. Сваливаю. Геологоразведочный техникум. Практически в деревне. Влюбленность. Скрываю. То ли трусость, то ли нерешительность. Через год все прошло. Хорошо, что скрывал. Еще влюбленность. Признание. Защита диплома. Распределение. Житье-бытье в коммуналке. Работа в геологии. Женитьба. Рождение доченьки. Заочное обучение. Получение долгожданной квартиры. Защита диплома. Развал СССР. Увольнение из геологии. Коммерция. Наезд налоговой. Типа уклонился. Сваливаю в Бодайбо на прииск. От  греха подальше. Вдруг забудут – типа надоело искать. Не забыли, не надоело. Пришли к жене. Шантаж отъёмом квартиры. Суд. Отдал, сколько попросили. Отстали. Коммерции – каюк. Теперь - типа бизнес. Строительная фирма в Москве. Типа начальник. Вроде всё есть. Только тоска на душе. Музыка, книги, рыбалка, путешествия, работа, семья, деньги, вино, еда, сауны, секс, все в комплекте для души и тела – но всё равно плохо. Чего-то не хватает. Знакомый советует – летай на дельтоплане. Не вставляет. Неохота. Тоска. Бессмысленность. Бесцельность. Куда дальше? Зачем? Все прочитал. Нигде нет ответа. Купил Библию в метро – в переходе. Открыл. Прочитал первую строчку. Волосы дыбом по всему телу. Мурашки по коже. С тех пор жизнь разделилась на "до" и "после". Полгода читал. Покаяние. Потоки слёз. Рыдания, как у бабулек на похоронах. Только сильнее – душа выворачивается наизнанку от видения своей греховности. Клятва верности Христу. Надо воцерковляться. Начал. Каждая бабулька в храме казалась православным профессором. Себя чувствовал салагой и отпетым невеждой. Очень напоминало армейское ощущение. Курс молодого бойца. Опять я никто и звать меня никак. На первом году в армии молодых называли духами и призывали, обращаясь к ним свистом - как к собаке. Опять мир разделился на молодых духов (из которых я теперь был единственным представителем) и дедов – бывалых православных завсегдатаев храмов, которые, с моей тогдашней точки зрения, в вере собаку съели. Но в армии было легче – там я был в компании себе подобных, а здесь один одинёшенек. Как было бы здорово начинать воцерковляться с кем-нибудь вместе. Опять я ноль. И это в 44. Типа бизнесмен. Типа прошедший огонь, воду и медные трубы. Типа образованный, умный, авторитетный и вхожий в высший свет Москвы. Давно забытое ощущение собственного ничтожества. Из князи в грязи. Но в армии оно было только от человеков-дедов. А здесь ещё и от себя самого – от сильнейшего и всеобъемлющего, непрестанно возрастающего в своей силе покаяния. Ясное видение ада в себе, своей принадлежности к нему. Самый сильный страх, который я когда-либо ощущал. Плюс проблемы в семье. Жена враждебна. Доченька в недоумении. Но кто говорил, что будет легко? Взялся за гуж – не говори, что не дюж. Очень хочется исповедаться и причаститься. Вечером после работы заперся в офисе и несколько часов писал исповедь по брошюрке о. Иоанна (Крестьянкина). Несколько десятков страниц формата А-4. Фолиант. Прихожу на всенощную. Первый раз в первый класс. Исповеди не будет. Облом Петрович. Утром прихожу пораньше на Литургию. Занимаю очередь на Исповедь. Митрофорный матерый батюшка, который служит, наверное, больше, чем я живу, явно удивлён моему фолианту. Велел его сжечь где-нибудь. Велит Венчаться. Причащаться не разрешает из-за невенчанья. Но жена не хочет Венчаться. Батюшка говорит: "Тогда разводись". Но и я не хочу Венчаться, ведь жена, мягко выражаясь - неверующая. Что-то, думаю, здесь не так. Не должно здесь быть все только по форме. Еду в Оптину к о. Илию (Ноздреву). Он благословляет и Венчаться, и Причащаться. Но местный Оптинский иеромонах на Исповеди не разрешает – не хочет противоречить первому батюшке (типа разберись сначала с ним сам – пусть он снимет запрет). Какой-то попадос. Еду в Москву. Тамошний замечательный батюшка о. Михаил из Царицынского храма благословляет причащаться. Причащаюсь. Одно из самых ярких впечатлений в жизни. Сокрушение было таким сильным, что я еле стоял на ногах. Клирики подводили меня к Чаше под локотки. Слёзы-сопли и пр. Это вам не на дельтопланах рассекать. Теперь я типа православный. Так я думал, чувствовал, надеялся и верил. Жена очень сильно огорчалась из-за моего воцерковления. Не нравились ей и Церковь, и попы, да и я вместе с ними. Пришлось уйти, чтобы не огорчать. Сначала снял квартиру в другом конце города. Переехал. С женой сближения не происходило. Дочка тогда уже окончила университет, устроилась на хорошую работу и жила в Москве самостоятельно. Жена тоже нашла высокооплачиваемую работу и не нуждалась более в моей финпомощи. Подарив бизнес лучшему бригадиру, примерно через полгода уехал на малую родину к маме. Жене оставил все нажитое непосильным трудом: японских магнитофонов – 2 шт., курток замшевых – 2 шт. и пр. Не оставил только рыбацко-грибной вуазик – ей он все равно ни к чему. Через годик задарил его одному бедному, но суперскому батюшке. У него было два прихода в тьму-таракани, а машины не было. А мне было вполне достаточно и китайской мопедки – "шедевра" тамошнего автопрома. Маме шел уже восьмой десяток ко времени моего переезда к ней – надо было быть неподалеку. Теплилась надежда на её воцерковление. Но здесь мои ожидания не оправдались. Правда, один раз она, поддавшись моим увещеваниям, исповедалась и причастилась. Но больше не захотела. Категорически. Надеюсь, что её "одиннадцатый час" еще не наступил – что он впереди. Ждал – не изменится ли жена. Не изменялась. Через пару лет развелся. Ну чего тянуть козу за хвост? Дочка вышла замуж. Родила внука. Зять – супер. С женой типа дружим. Приезжает в гости с молодыми. Я иногда к ней заезжаю. Она до сих пор не вышла замуж. Кто его знает? И к Церкви она стала вроде помягше относиться – уже не рычит, как прежде при упоминании имени Господня. Про иконы спрашивает. А ведь когда впервые увидела их в нашей квартире, то, очень мягко выражаясь, сильно огорчилась. Ну да ладно. Пути Господни неисповедимы. Капля камень точит. Поживем- увидим. Сейчас работаю в котельной. Пять минут ходьбы от дома. Сутки через трое. Рыбалка, храм, работа. Осенью грибы. Весной и летом – огород. Шоколад и мармелад. Кроме греха. Каждый третий день – вечерняя служба. Каждый четвертый день – Литургия, Исповедь, Причастие. Лафа, да и только. Три дня подряд – рыбалка. До вечерней службы и после Литургии. И один день целиком перед ночной сменой. Живу с мамой. Ей уже под 90. Стремительно слабеет телом и умом. Мне кажется, что это от телевизора и газет. Отсутствует духовная пища. Святые были бодры умом до конца. По уму мама как 5-ти летнее дитё, но по её мнению – крутая. Неверующая. Хотя говорит, что верит и молится. Но это только слова. В храм её на аркане не затащишь. Хотя я и не тяну. Не говоря уж о покаянии. Сначала я пытался рассказывать ей о вере. Обычно в занимательной, интересной форме – в виде чудесных историй из реальной жизни. Без толку. У неё либо голова начинает болеть, либо зевота одолевает. Духовная аллергия. Удивительно – великим и потрясающим чудесам веры не удивляется, а от мирской ерунды приходит в подлинное изумление. Тяжеловато бывает общаться. Часто раздражаюсь. Никак не могу привыкнуть к её интеллектуальной немощи. Все время кажется, что она издевается надо мною. Она всегда была в моей памяти умницей. Старческий маразм. Надо его принять как данность, привыкнуть и не раздражаться. Не всегда получается. И кормежка замучила. Жру как тот самый хряк перед убоем. Давно уже подходил я как-то к самому нашему строгому батюшке. Говорю ему: "Благословите отказаться от маминой кормежки". Он говорит: "Не благословляю. Терпи. Ешь что даёт. Ей немного уже осталось на этом свете". Жру. Скоро из-за щек ушей не видно будет. Когда я выхожу из-за угла, то сначала появляется моё пузо и только потом уже все остальное. Шутка, что это комок нервов или гора мускулов, у меня не проходит. Сзади щеки выглядывают из-за ушей. Раньше у доченьки были хомячки – я очень похож на них. Когда я пытаюсь бежать трусцой, то щеки и мамон колышатся с полуметровой амплитудой. А если не съедать то, что ставит на стол мама, то она сильно огорчается. Я типа мученик. Для последних времён - круто. Хотя все очень вкусно. Но о-о-о-о-чень много. Когда помру, то Господь спросит меня: "За что такое хорошее пропустить тебя во Царствие Небесное"? А я гордо отвечу: "За жраньё". Это было бы очень смешно, если бы не было так грустно. Так хочется поститься. Всегда. А может быть – только кажется, что хочется? Видно, не время. А может быть – только кажется, что не время? Когда я приехал на родину – купил домик неподалёку от мамы. Думал – буду жить в посте и молитве. Освятил. Через пару дней он сгорел. Прости, Господи, что не сохранил Твоё имущество. Лучше бы раздал деньги нуждающимся. Знать бы, где навернёшься – соломки бы подложил. Может быть, не время мне было поститься и молиться. Думал бы что типа крут и плевал бы свысока на всяких там обжор и пр. человецев. Теперь время – жрать. Подождём. 

  Прихожу я как-то на смену в ночь. В молитовке весь такой из себя и типа в богомыслии/благодушии. Принимаю смену. Коллега орет на меня и типа клевещет – типа обидеть меня хочет. Не сдерживаюсь – раздражаюсь и матерюсь. Вот тебе и православный. А ведь в полный рост второй десяток лет воцерковление идет. Пора бы уж и угомониться. Постоянно такие корки вылезают. А ведь без коллеги думал бы небось, что крут. Спасибо ей. Ткнула меня носом в мою блевотину. И Господу спасибо. Что долготерпит меня. А ведь через день – Причащаться. За три дня столько корок набирается – мама не горюй. И как некоторые Причащаются раз в месяц или постами, или раз а год? Я бы со страху помер. Сколько же там корок-то набирается? Ой-ё-ёй.

Мне иногда кажется, что бесенята меня разводят на счет раз-два. Пребываю я типа в молитве и благоговении. И тут вдруг некто ближний как хрястнет типа какую-нибудь порочную гадость словом или делом. У меня типа от неожиданности вся молитовка и богомыслие мгновенно исчезают. Зато мгновенно же вспыхивает раздражение. Нередко оно сопровождается и нехорошими словами, обращенными в адрес либо "обидчика", либо "кощунника". Спустя уже буквально несколько минут, а то и секунд, прекрасно понимаешь, что эта ситуация и выеденного яйца не стоила. И если бы вернуть время вспять, то повел бы себя совсем по-другому. Спокойно. И конечно же, с молитовкой не расставался бы. Эх, знать бы заранее, где будут корки – приготовился бы. Показал бы рогатеньким духовный кукиш. Но они обычно впереди меня на шаг. Тактики и стратеги еще те. Мне кажется, что бесенята работают группами – как минимум в паре. Один, напр., наводит на меня благостное, мирное настроение к ближнему. Другой провоцирует ближнего на "гадость". Третий возбуждает во мне раздражение. Складно у них получается. Почти всегда застают меня врасплох. Тяжелая и высококвалифицированная у них работа. Творческая. Такие трудяги. Мне бы их трудолюбие. Но все равно спасибо им – не дают заплесневеть в самомнении. Бодрят. 

Да. Язык мой - враг мой. Часто хочется засунуть его в одно место – и там всегда держать. Но даже моей длины для этой акробатической процедуры не хватает. Может, заняться йогой и растянуть его метра на полтора? Тогда и до места достанет, и говорить гадости будет невозможно. Или и кастрироваться часто хочется – ну чего терпеть-то без толку - без перспективы? Жены нет, детей все равно не будет уже. Тем более, что иногда и невтерпеж - падаешь. А тётек я теперь боюсь как чёрт ладана. И щетина, говорят, больше расти не будет. Мне лентяю бриться не надо будет. Опять же – на пене и лезвиях экономия. Мне скупердяю было бы приятно. Но низзя. Надо шишки набивать. А не то крылышки будут мешать через дверные проемы проходить - как бандюкам растопыренные мизинцы. Лучше уж пусть пузо мешает. Хотя с другой стороны – с нимбом можно на фонариках и электричестве сэкономить. Но видно, не в этой жизни. Если вообще новая будет – как бы и на сковородку вечную потом не угодить. Хотя бы с тефлоновым покрытием досталась. Может быть, с бесенятами-то блат организовать на всякий пожарный случай? Навряд ли. Обдурят скорее всего. Наобещают с три короба и ищи-свищи их потом в геенне огненной. Будут потом насмехаться и щепочки под костерок подбрасывать. Да. Хитрые и опытные они – эти бесенята. 

Блуд. Помню, когда еще был я в самом начале воцерковления – года полтора прошло, пристал ко мне один батюшка. Он очень хорошо знал меня – принимал мою вторую Исповедь и с тех пор, как правило, всегда и исповедовал. Часто мы с ним и беседовали на всякие разные темы. Был он хоть и только-только после семинарии, но нередко давал дельные духовные советы. Так вот пристал он ко мне как банный лист – чуть ли не требовал, чтобы я стал старостой храма, в который его определили настоятелем. А я же хитрый и ленивый – очень не хотелось. Отбрыкивался всеми силами – храм представлял из себя развалины без крыши, коммуникаций и без какой-либо договорной базы. Я прекрасно понимал, какой воз придется тянуть при согласии. Но уболтал он меня все-таки. Так вот, в тот храм (службы шли в пристройке – бывшей столовой) ходила одна молодая пара супругов. Они тоже были новоначальными. С той женою мы нередко общались по телефону на душеспасительные темы. Когда были закончены дела по договорам и появился крутой безлимитный благодетель в лице Росатома, я уехал жить к маме на родину. Однажды та женщина позвонила мне и сообщила, что муж её бросил и она находится в отчаянии. Типа приезжай и утешь. Я – к батюшке. Так и так мол, благословите поехать утешить душу православную – чтобы не сблудить там. Батюшка, после некоторых колебаний благословил. Приехал. Встретились у строящегося вовсю бывшего моего храма. Кстати – какой же он сейчас красавец! Купил выпивки, закуски – пошли к ней на квартиру. Ужинаем, беседуем. Спрашиваю её: "Муж бросил, потому что ты в постели отказывалась удовлетворять его нетрадиционные похоти?" Она с гордостью (типа вот я какая целомудренная) и изумлением (типа вот какой я прозорливец) подтвердила. Понятно, к кому он ушел – к безотказной. Прислушиваюсь. Никакого намёка на похоть. У неё – тоже не заметно. Типа она вразумляется от моих нравоучений и наставлений. Типа утешаю. Как же бесы организованы – какая у них потрясающая тактика и стратегия. Понятно – сколько уже тысячелетий упражняются на людях. Все расписано у них как по нотам. А я придурок ведусь. Бесы нередко работают как настоящая спецназовская группа захвата. Вот и в этой семейной драме бес блуда атаковал мужа, который стал требовать от жены орального кекса. Бес гордости и своеволия в жене отказал мужу. Муж по бесу сластолюбия свалил к другой – то ли к покорной, то ли просто к блуднице. Бесы печали и отчаяния напали на оставшуюся одну жену и заставили её позвонить мне. А я по безрассудству приехал. Бесы блуда специально пока не приступали к нам, усыпляя нашу бдительность. Зато бесы тщеславия (который открыл мне причину развода), самоуверенности и самонадеянности, тут как тут – вовсю вешают свою гордую и безрассудную лапшу нам на уши. Встреча закончилась из-за позднего времени. Договорились созваниваться. Пошел ночевать к другой женщине. Она работала в храме. Мать троих детей. Её взрослая дочь уже к тому времени жила отдельно с мужем и имела маленького ребенка. Женщина жила с матерью, сыном и маленькой дочкой, которую родила от русского эмигранта из Узбекистана. Они венчались в нашем храме в мою бытность там старостой. Я - дурак, был их свидетелем, носил венец. Жених тоже работал в нашем храме по хозяйству. Он мне сразу не понравился. Называл себя церковным православным человеком. Но на Исповедь не подходил, в службах не принимал участие и пр. А его темный цвет лица и тусклые глаза мне очень не нравились. Я подозревал алкоголизм, что потом и подтвердилось. Но говорили, что любят друг друга. Да и силу покаяния еще никто не отменял. Прожили они чуть-чуть. Он стал пить и тунеядствовать. Хотя я помог ему устроиться на хорошую работу в строительную фирму. Она его выгнала по нетерпению. Везде коварные бесовские козни. Пришел к ней – переночевал благополучно в отдельной комнате. Поговорили за жизнь. Уехал (до сих пор мы общаемся с нею по телефону, а когда изредка приезжаю – захожу в гости). Ну ладно. Короче, весь из себя думаю – ну ты крутой православный перец. Столько времени в воздержании, был пьян, сыт, рядом была красивая молодая женщина, которой ты симпатичен, соответствующая уютная обстановка – и устоял. Да еще типа помог ближнему выйти из печали, отчаяния и наставил на путь истинный. Возьми с полки пирожок. Примерно через полгода-годик взял. Правда, пирожок оказался с гнильцою, но об этом – ниже. Нет ведь ничего проще стоять в целомудрии и не падать, когда бес блуда не нападает, но благодать Божия охраняет. Поэтому в воздержании нет цены, когда нет той или иной порочной потребности по определению – ибо в чем же ты воздерживаешься? А примерно через полгода-год та брошенная жена опять звонит. Опять та же история – по накатанной схеме. Я опять к батюшке за благословением на поездку – типа, батюшка, не бойтесь, не впервой спасать заблудшую душу, мин нет, все проверено в прошлый раз. Да и вообще я типа крутой православный хлопец – уже года полтора в полном кексуальном воздержании. Батюшка благословляет. Да, совсем забыл – первые года три воцерковления бесы блуда не приступали ко мне даже в прилогах. Я все удивлялся – почему так. Потом только я понял – они усыпляли мою бдительность. Потом-то (когда я возомнил о себе нечто) они и отыгрались по полной программе. Профи. Ну так вот – все по отработанной схеме. Встреча, заход в продуктовый – джентльменский набор. Надо же отметить встречу друзей. Приходим к ней на квартиру, сидим, беседуем, едим, запиваем. Прислушиваюсь. Чувствую, как рождается и усиливается похоть. Смотрю – и с нею то же самое. Думаю: "Пора сваливать. Так и до беды недалеко". Говорю ей – мне пора. Типа уже утешил – пора и честь знать. Не тут-то было, паря. Она кидается мне на колени, обхватывает руками и умоляет не уходить. Типа хотя бы не сейчас, а попозже. Тогда-то я еще похоть контролировал. Но лукавый подзудил: "Если ближний просит – не отказывай". Остался пока. Отошел – звоню другу, типа так и так, что делать? Похоть жжёт. Он говорит – прими холодный душ. Принял. Не помогло. Еще хуже стало. Не заметил, как от беседы перешли к обнимашкам-целовашкам. Лукавый говорит мне: "Все, парень, копец, ты попал – ведь даже если и посмотришь с вожделением на женщину, и то уже прелюбодействовал с нею в сердце. Так что расслабься и возьми от жизни все". Типа помирать – так с музыкой. Думаю, что в ее головке был тот же самый бесовский бред безрассудства. Говорю ей по похоти: "Пошли в койку." Она мне по гордости и лицемерию отвечает, что типа я не такая. Но недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах. Бес блуда взял верх и она пошла. В этом и был весь бесовский замысел. Все остальное – лишь приманка, вуаль. Все произошло, как и ожидалось - традиционно. Просыпаюсь утром. Прислушиваюсь. На душе типа тишина. Никаких помыслов. Удивился – а где же угрызения совести? Очень похоже на мир. Но не он. Какая-то пустота. Нет ни страстей, ни благостей. Ничего. Богооставленность. Бесы ведь победили – чего им тут делать? Тоже свалили. И ангелов нету – я же их вчера послал куда подальше. И "будет дом ваш пуст". Но что делать? Как-то надо жить дальше. Хотя бы рассудком. Начинаю по привычке читать утреннее правило наизусть. В обнимку с нею – в койке. Прислушиваюсь – ничто не отвлекает. Молитва внимательная. Но сердце - как камень, не реагирует на смыслы слов. Она удивленно: "Ты что это?" Я: "Правило читаю". Дочитал, умылся, оделся, обулся. Есть не хочется. Пить не хочется. Не хочется ничего. Вакуум. От неё пошел в ЗАГС. Это был день моего развода с женой. Руки у неё дрожали, хотя вид был железобетонный. А у меня всё было каменное. Развелся. Сердце молчит, но ум-то требует спасения. Поехал в Москву. Прихожу в храм Вознесения Господня на Гороховом поле. Этот храм расположен рядом с моим бывшим офисом, поэтому я знаком с тамошними батюшками. Особенно с о. Сергием – молодым тогда еще, но очень душевным и скромным человеком. Помню, когда он освящал мой офис (это было еще до чтения Библии), я его усиленно спрашивал, является ли алкоголизм скрытным, неосознанным самоубийством. Он не знал, что ответить. Мне кажется, что скорее да, чем нет. Ну так вот – захожу я в храм. Навстречу мне многозначительно и достойно шествует о. Василий (Голованов) - настоятель храма (себя он называет многогрешным). Ну, думаю: "На ловца и зверь бежит". Не тут-то было. Приблизился к нему, благословился и говорю: "Так и так, батюшка, надо поговорить". Он: типа "Недосуг мне". Точно. Если меня по греху уподобить суке, то батюшке точно не до таких как я – т. е. не до сук. И о. Василий чинно и благородно продефилировал далее по заранее проложенному им фарватеру. Зато почти сразу же из алтаря вышел ясный сокол о. Сергий. Я щучкой к нему. Благословился. Так мол и так батюшка – сблудил и свободно, и осознанно, и многократно. Но самое, мол, страшное то, что сердце окаменилось – нету раскаяния. Пустота, мол – все по барабану. Он молча слушает и смотрит на меня. Я так думаю, что он каялся и молился за меня в это время. И тут мгновенно проявилась слава Господня. Чудо произошло поважнее оживления мертвых или хождения по водам аки по суху. Меня накрыло сильнейшее раскаяние - окамененное мёртвое сердце ожило. Слезы – градом, сопли пузырями, слюни текут и пр. Ноги подкосились. О. Сергий еле успел подхватить меня. Это все происходило днем посредине храма. В избытке чувств, нахлынувших на меня, я стиснул батюшку изо всех сил. Он повел меня к Богородичной иконе (не разобрал тогда - к какой). Кое-как доковыляв до неё, мы рухнули на колени. Батюшка говорит: "Приложись к иконе". А у меня напрочь пропало дерзновение. Говорю: "Не могу, батюшка - страшно". Он говорит: "Ну как-нибудь попробуй". Кое-как расхрабрившись, приложился к уголку иконы. Батюшка стал вслух молиться. Не помню, что именно он говорил. Вроде бы какой-то акафист. Я был в шоке от покаяния и плохо воспринимал окружающую действительность. Сердце буквально разрывалось от скорби. Душа выворачивалась наизнанку от скорби. Слезы ручьями, сопли пузырями у взрослого дяди – забавное зрелище, наверное, было бы для стороннего неверующего наблюдателя, если бы он смотрел тогда на нас со стороны. Типа религия - опиум для народа и пр. Не знаю, сколько мы так стояли – может быть пять минут, может быть десять-пятнадцать, не помню. Но кончилась молитва о. Сергия. Кончились и мои слезы. Вот значение священника. Встали. Благодарность, прощание. На выходе из храма встретился глазами с проницательным взглядом о. Василия, который, судя по всему, внимательно наблюдал всё время за всем произошедшим. На душе ощущение Божия прощения и мир. Но сильнейшее смирение держало в страхе перед святынями. Казалось, что я не достоин зайти в храм, приложиться к иконе, Причаститься Святых Тайн и пр. От Бога ли было такое или от бесов? До сих пор толком не разобрался. Думаю – от бесов. Но кто знает. Может быть – и просто сильное смирение пребывало. Все-таки хорошо, что у меня было немного мозга. Он говорил – надо воцерковляться несмотря на страх. Не трусь, Господь милостив и пр. Приезжаю домой. Иду в один из наших соборов. Там служит настоятелем самый строгий батюшка в нашем городе – о. Владимир. А ко мне он строг особенно – наверное, хорошо видит мою гниль. Хотя хожу я в другой храм. А сначала ходил туда. Но однажды в канун Рождества о. Владимир без видимых причин (типа не чувствует моего покаяния) не принял мою Исповедь. Сказал: "Приходите завтра". Я не хотел рисковать – вдруг опять не примет? Хотелось причаститься на Рождество с гарантией. Пошел в наш главный городской собор к батюшкам мягким. Там и Исповедь приняли, и к Причастию допустили. Поэтому и решил тогда – пойду исповедовать блуд к строгому о. Владимиру. Пусть типа как следует меня пропесочит. Глядь – а на Исповедь вышел новоиспеченный о. Игорь. Я его еще недавно помнил алтарником. Так я удивился: молоденький, неопытный батюшка – и вдруг исповедает. Да. Пути Господни неисповедимы. Хотел на Исповедь к самому матерому и жесткому, а попал к юному. Подхожу – так мол и так, батюшка. Он, ни слова не говоря, разрешает меня. Как будто я не смертный грех исповедал, а переход улицы на красный свет. Говорю ему – так мол и так, батюшка, нету дерзновения, боюсь прикасаться к святыням (типа оскверню их). Он говорит: "А может быть это от бесов. Иди завтра же причащайся". И это почти сразу после блуда и без подготовки! Не, говорю, батюшка, завтра точно не посмею - не смогу. Он говорит: "Ни в коем случае не затягивай с Причастием". Я пообещал – все-таки ведь хоть немного-то мозга, но у меня было. Через неделю причастился и все наладилось – Господь дал дерзновения и безрассудный страх перед святынями ушел. 

Похоть. У меня так бывало несколько раз – вдруг возникает непреодолимая похоть к той или иной женщине. Немотивированная ничем. Не помогают ни непрестанная внутренняя молитва, ни пост. Она может длиться часами. А с некоторыми послаблениями и месяцами. Пленение. Господь отпускает с цепи бесов по гордости моей. Они ясно показывают весь расклад сил. А бывает и полная тишина от похоти. И тоже длительная. Господь хранит. Его власть. Его держава.

Пьянство. Гортанобесие. Чревобесие. Приступают нередко ко мне представители/носители этих пороков – бесы. Очень люблю вкус водки – бес гортани вставляет. Опрокидываю стопку. С молитвой, естественно. С умной и внутренней. Прислушиваюсь. Хочется жрать – бес чрева приступил. Жру. С молитвой, естественно. С умной и внутренней. Прислушиваюсь. Хочется выпить водки – бес гортани опять приступил. И так примерно до поллитра. Больше просто не могу (хотя иногда могу – когда бес чрева уступает бесу гортани) – кишка мала, не вмещает больше ни еды, ни водки. Сила бесовская заканчивается. Ограничивается человеческим естеством. А в старину мужики на Пасху могли съесть яичницу из нескольких сотен яиц. Да. Измельчал нынче мужик. Но продолжаю прислушиваться. Мир такой вокруг весь становится замечательным и прекрасным. Люди все вокруг такими становятся добрыми. Ты сам весь такой из себя в молитовке (нередко сердечной и слёзной), в покаянии, размышлении  и богомыслии. Круто? И вдруг – опять. Как снег на голову. Как гром среди ясного неба. Бац кто-то добрый - опять какую-нибудь гадость. И все опять по кругу. Часто на следующий день жалею о своих вчерашних словах и поступках в состоянии опьянения. Не столько о содержании произошедшего/высказанного/сделанного, сколько о его резкой и бескомпромиссной форме. Я нередко размышляю – что лучше? Пить, каяться и смиряться или вовсе не пить? Иногда Господь не пускает ко мне бесов. Чувствую подолгу отвращение к водке. Не пью вовсе. А пиво и вовсе давно не нравится, хотя раньше был его фэном. Ну и что в результате? Прислушивайся, не прислушивайся – а потихоньку закрадывается мыслишка-ощущение, что ты крут. Где же золотая середина? Не знаю. Пока точно не разобрался. Но знаю точно, что то хорошо, что смиряет. Мне все-таки кажется, что лучше пить и каяться, чем не хотеть и не пить. Мне думается, что надо по возможности воздерживаться, а употреблять с благодарностью, покаянием и молитвою. И тогда со временем Господь по приобретенному смирению и подаст отвращение к питию. Тогда уже мученичеством будет не воздержание, а употребление. Но кто знает. А сейчас, когда выпью сколько смог – опять прислушиваюсь. Надо вообще быть всегда на стрёме, чтобы не облажаться застигнутым врасплох. Сердце от алкоголя как бы смягчается. Оно становится как бы более чувствительным. На зло оно гневается сильнее, чем в состоянии трезвости. И добру оно радуется больше, чем до выпивки. Я становлюсь более категоричнее, более нетерпимым как ко злу, так и (увы) к его носителям. Я делаюсь максималистом. Теряется золотая середина – тот самый царский путь. Мир начинает делиться на белое и черное без полутонов. А назавтра обязательно и всегда приходит уныние. Степень уныния всегда прямо пропорциональна количеству выпитого. Компенсация по прп. Марку. Я всегда знаю об этом заранее. Но тем не менее – пью. Не только ради кайфа типа. Часто так бывает, что устал и телом и душою, продрог, давно не ел и не спал. Водка помогает мгновенно восстановиться. Лукавый всегда отыщет отмазку. Вообще мне состояние опьянения само по себе не нравится. Когда чувствую его – всегда хочется протрезветь. Самое нормальное ощущение после второй. Потом уже не то – перебор, как бы туман. Как-то давно, будучи в ревностном состоянии, я подошел к одному строгому батюшке и попросил у него благословения на полный отказ от употребления алкоголя вообще – в любой форме кроме Крови Господней при Причастии. Он, к моему удивлению, не благословил. Типа в мире ведь живешь – людей не надо соблазнять и обижать на совместных застольях, например. Надо признать, что я не сильно тогда расстроился. Да ещё и вспомнил соответствующие слова моего любимого ап. Павла. Хотя мысли о полном отказе до сих пор посещают постоянно. Да и желание тоже. Время, мне кажется, все расставит по своим местам. Сейчас я, как правило, ем один раз в день (ужинаю) – то, что подаёт на стол мама. При этом употребляю от 100 до 300 гр. водки – в зависимости от обстоятельств. В течение всего дня у меня нет потребности в алкоголе вообще и в водке, в частности. Даже не вспоминаю. Просто пью водку за ужином – как пищевой атрибут (за день и наголодаешься, и натрудишься и душой, и телом – и десять потов сойдет, и намёрзнешься, и почти не поспишь, бывает, ночью и пр.). Недаром в старину водку называли столовым вином. На Руси ведь виноград никогда не рос. Водка считалась хлебным вином и приготавливалась из пшеницы. В состоянии опьянения необходимо быть всегда начеку и из-за беса блуда, который нередко работает в связке с коллегами по чревоугодию и пьянству. Опыт показывает, что не всегда я готов встретить его прилоги достойно.

Молитва. Труднее всего молиться в магазине и когда захожу в автобус. Потому что редко приходится упражняться в этом – с непривычки от новых впечатлений. Удается – но труднее всего. На рыбалке так же бывает после долгого перерыва. Первые рыбки вытаскиваются с забвением – без молитвы. Но постепенно все переворачивается. Когда тащишь рыбку после тренировки – то наоборот, молитва при вытаскивании рыбки сразу же появляется, даже и особенно, если перед поклевкой вдруг забыл о Господе. Клин клином. Надо не бежать от мира, а упражняться в нем. Необходимо еще при этой жизни приобрести беспристрастие ко всем мирским предметам. Иначе как буду проходить мытарства? Но плохо получается пока. Помню, когда я был еще новоначальным, я спрашивал одного батюшку: "Грех ли ловить рыбу?" Он сказал, что если не голодаешь – то грех. Хорошо, что сейчас время совета, а не приказа. Я воздержался тогда от исполнения его мнения. И рад теперь. Время показало, что рыбалка (как и сбор грибов) – замечательная возможность уклонения от мира сего, прекрасный способ для поста, утруждения тела, молитвы, размышления и покаяния. Кроме того, удачливый рыбак (а Господь мне рыбы подгоняет преизобильно) имеет возможность раздавать её нуждающимся в ней.